Ной

Мои слова ставят его в тупик. (Равно как и меня, когда я задумываюсь над тем, что сказала.) Он молчит так долго, что я начинаю опасаться, вдруг о моем существовании забыли. Неожиданно он произносит:

– Бера, дочь Грет?

Понятия не имею. Мать умерла молодой, я так и не узнала ее имени. Интересно, кто была эта Грет? Любимая жена, о смерти которой он долго скорбел? Или сварливая изменщица, которую подвергли заслуженной казни (возможно, измазав ей голову медом, ее по шею закопали в землю рядом с муравейником)? У меня нет ни малейшего представления.

Но от меня ждут ответа. Надо рискнуть, и я говорю:

– Да.

Он снова замолкает. Над его серо-коричневым лбом, словно над кучей навоза, роятся мухи.

– Значит, зверинец?

– Да, – повторяю осторожно. Я не уверена, что правильно расслышала.

У него дрожат пальцы.

– Быть по сему. Мне он не нужен. Доставьте зверинец в пустыню. Дайте ей все, что она потребует.

Старуха склоняется в поклоне:

– Да, господин.

Снаружи я говорю старухе:

– О чем он говорил? Не понимаю.

Старуха сморщена, как фига, но глаза ее яркие и живые.

– Думаю, понимаешь.

– Я хочу лишь собрать животных, – начинаю я.

– Это уже сделали за тебя, – перебивает она. – Тебе осталось их только забрать.

Я озадачена:

– Покажи их мне.

* * *

Зверинец построен в форме колец: одно внутри другого, самые свирепые животные – в центре. Они мне кажутся чудовищами, их держат в бамбуковых клетках.

Там большие кошки темно-желтого окраса, пятнистые и просто черные. Они рычат при нашем приближении. Там огромные обезьяны, покрытые черным мехом, с глазами, полными разума. Там здоровенные твари, вооруженные бивнями, – их мой отец зовет «оссо», и кошмарные водяные ящеры длиной в пятнадцать локтей. Они спят. А еще – водяные свиньи с мощными челюстями. Птицы, ростом выше Сима, не умеющие летать. Газели высотой в двадцать локтей и с шеей в рост человека. И все это – лишь центральное кольцо зверинца.

Старуха ведет меня от клетки к клетке, называя имена животных:

– Оссо, дорн, пелнар, кара, эфт. Странно. Тебе очень нужны эти животные, но ты даже не знаешь их имен.

– Не знаю. – Я пытаюсь восстановить в памяти рассказы свекра о его предках. Адам и Ева давали животным имена, но что-то я не припомню, что слышала о тварях под названием пелнар, оссо или дорн.

Другие клетки заполнены газелями, дикими собаками-падальщиками и странными существами с лысыми крысиными хвостами и телами, покрытыми панцирем. Черепахами и белками. Дикими буйволами и неуклюжими омерзительными созданиями с рогами на носу. Такое может нацарапать ребенок, попроси его что-нибудь нарисовать.

Я немногословна. Старуха стоит рядом и хихикает, видя мою реакцию.

– Все это он подарил тебе, – весело говорит она. – Надеюсь, ты их сможешь где-нибудь разместить.

Днем я возвращаюсь на баржу к Ульму. Капитан потратил время на общение с местными, разыскивая желающих обменять слоновую кость на пару пропитанных водой тюков с шерстью.

– Пошли, – говорю я ему.

– Ты же видишь, я торгуюсь.

– Не серди меня, – предупреждаю я его.

Он видит зверинец:

– Ну и что?

– Все это надо отвезти назад.

– Только не на моем судне, – смеется он.

– Мы построим плоты, – говорю я.

– Плоты?

– Потянем их за собой в линию. Будем идти как караван.

– Караван, – повторяет он. Ульм стоит, покусывая язык, словно прикидывая, что бы на это сказала Бокатаро.

– Чем раньше начнем, тем раньше закончим, – говорю я.

На то, чтобы перетащить через джунгли к берегу сотни клеток, уходит четыре дня. Валим крепкие толстые деревья, вьем веревки, чтобы связать их в плоты. Плоты двухслойные, каждый сорок локтей в поперечнике. Выглядят они не слишком надежно, но все же держатся на воде.

– Если их правильно загрузить, будут устойчивыми, – уверяет меня Ульм. (Легко догадаться, почему он стал капитаном – ему нравится командовать.) – Если, конечно, нас не накроет шторм. Весь фокус в том, чтобы правильно сбалансировать вес… – Он удаляется, выкрикивая распоряжения.

Готово четыре плота, животные погружены. Половина одного плота выделена под склад (кормовые растения для травоядных и пара дюжин перепуганных овец для хищников). Я никогда не видела столь невероятного зрелища.

– Вроде все держится, – говорю Ульму.

– Пока, – весело отвечает он мне.

Почему-то я не удивляюсь, когда с юга начинает дуть ветер. Поначалу он легок, едва колышет волосы на моих ногах, потом становится сильнее, словно торопит нас отправиться в путь.

Перед отплытием приходит старуха. Она приносит два маленьких свертка.

– Возьми, – говорит она. – Мать умерла при родах, поэтому отец их ненавидит.

– Не могу, – отвечаю. – Что мне с ними делать?

– Вырастишь, – хихикает она.

Чего здесь смешного?

Они оказываются у меня на руках. Мальчик и девочка. Сморщенные и черные как смола.

– Чем же мне их кормить?

Она кивает на мои соски:

– А это тебе зачем? Для красоты?

– Нам пора, – говорит Ульм.

Ветер гонит волны. С плотов доносится ворчание животных.

На корабле я нахожу место среди груза слоновой кости и опускаюсь на палубу. Моряки внимательно на меня смотрят, но мне кажется, что их настроение улучшилось. Они знают, сколько заработают.