Ной

– Позже работы будет больше, – морщит она нос.

– А что другие делают? – спрашиваю я скорее для поддержания разговора, а не оттого, что мне интересно.

– Да как обычно, – она закатывает глаза. – Хам, я понимаю, что приехала издалека, но меня потрясает, как они могут с удовольствием сидеть неделями в маленькой комнатенке. Хотя бы Бера и Мирн?

– Не знаю, любимая, ведь потому я от них и ушел. Они такие: если надо, будут сидеть, пока не наступит конец света.

– Прошло всего несколько недель, – говорит она, ее серые глаза кажутся особенно усталыми, – но я думаю, все это кончится не скоро. Надеюсь, я не сойду с ума.

– Может, привыкнешь.

– Именно это я и имела в виду, когда говорила про сумасшествие, – вяло улыбается она.

Нас свел случай. Она хотела попасть домой, на север, после того как ее отец погиб в крушении. По ошибке она забрела на верфь. Я был единственным, кто пытался понять, что она хочет сказать, страшно коверкая слова акцентом. Когда же я наконец понял, было уже поздно. Я был захвачен врасплох, меня пленили ее скулы, то, как они двигались, когда она задавала вопросы, то, как она чесала лодыжку. Эти лодыжки были словно выточены гениальным скульптором. Я улыбался как идиот и все спрашивал: «Чем могу помочь?» Больше ничего не мог из себя выдавить. Если честно, я приложил все усилия, чтобы она не нашла ни одного корабля, держащего путь на север, одновременно пытаясь показать, какой я очаровательный, учтивый и обходительный.

Когда мы поженились, я думал, что люблю ее. Свадьба была скромной: несколько друзей и представители местных властей. Родственников у нее не было, а мои жили в нескольких днях пути. К тому же я не хотел, чтобы приплелся отец и напугал ее своими речами. Однако только сейчас я понимаю – тогда я еще не имел ни малейшего представления о любви. Конечно, ради нее я мог сигануть с моста или врезать любому обидчику. Делов-то. Я проводил с ней ночь, а потом вкалывал целый день, чтобы дать ей то, чего она хочет. И что? Это не любовь, а торговля. Ты заботишься о своей собственности, о том, чтобы вложения приносили доход. От таких отношений до любви далеко. Так что же такое любовь?

Может показаться странным, но любовь – это чувство, которое вы испытываете, когда видите, как ваша жена вываливает за борт корзину дерьма из-под волков или львов, а потом торопится за новой порцией – такая худая, что сквозь нее просвечивает солнце. И все то же самое, когда солнца нет. Ты понимаешь, что она будет безропотно делать свою работу, потому что знает – ее надо выполнить. Ты тоже готов за нее взяться, вернее, ты должен требовать, чтобы тебя допустили к этой работе, – ради нее, своей любимой, чтобы хоть как-то облегчить ношу, которую она на себя взвалила.

Когда Илия снова поднимается на палубу, я беру у нее из рук ведро и сам опорожняю его.

– Любимая, останься ненадолго.

– Потом, – устало улыбается она.

– Сейчас. Здесь.

Я взмахиваю руками, поднимая в воздух птиц, чтобы она села спиной к бочонкам с водой и могла смотреть сквозь перила на волны и тучи. Зрелище не особенно вдохновляющее, но воздух чист, а щеглы и лебеди куда как приятней зверья с нижних палуб.

– Еще много работы, – напоминает она.

Я даю ей чашку с водой:

– Этой работой займусь я.

Как вы думаете, что делает Сим в каюте? Стоит на коленях перед отцом. Он от него не отходит с того самого момента, как старик свалился, – молится и трескает все, что мать пускает в пищу. Хорошая же у него работенка, мне бы такую. Уж кто-кто, а мой старший брат точно не похудел за наше путешествие.

Пока не похудел.

Я трясу его за плечо, и он смотрит на меня глазами, полными благочестия.

– Я молюсь.

– Молиться можно по-разному, – говорю я ему и сую в руки ведро. – Ступай вниз и принимайся чистить клети. Мы тонем в дерьме.

Он начинает отнекиваться, но я вздергиваю его на ноги. Когда беседуешь с Симом, есть один фокус – надо говорить быстро, чтобы он не успевал соображать.

– Слушай, Господу приятны не только слова, но и действия. Веру надо подтверждать делами. Сам посуди, видишь, что Он приказал построить отцу.

Сим хочет возразить, но не знает как – в голове ни одной мысли. Мать смотрит на нас, но не произносит ни слова. Я говорю:

– Если хочешь восславить Яхве, славь, делая что-нибудь полезное. Очисть эту лодку от навоза, и воздух станет чище, отцу станет легче дышать.

Сим крутит ведро в руках:

– Думаешь, Бог поймет, если я перестану молиться?

– Конечно. Бог знает, что ты прервал молитвы, потому что любишь Его. И отца.

Он кивает.

«А главное, – думаю я, но не произношу вслух, – потому что я люблю свою жену».

Глава восьмая

Ной

Его день низведен до самых простых составляющих.

Он дышит;

спит;

в полубреду выхаркивает трудно различимые слова: «Узкие углы», или «Низкие ангелы», или даже «Ночные ветры», или что-то совсем неожиданное – «Милые ангелы (?)», или ничего не произносит вовсе;

делает глоток воды из чашки, которую держит у его рта жена, и глоток бульона;

прожевывает морковь или кусок хлеба, которые потом сглатывает или выплевывает;

жена, Бера или Мирн вытирают ему лоб влажным куском ткани;