Ной. Всемирный потоп

Но сосед наш Ирад был добр и мягкосердечен. Если кто-то обижал его, он говорил: «Прощаю», если бы он узнал о ком-то что-либо плохое, то никогда бы не рассказал другим… Ирад не мог украсть и не мог прелюбодействовать. Мстить Ираду? За что? Завидовать? А вот завидовать было чему. Как не позавидовать обладателю столь красивой жены! То-то так сильно убивалась Хоар над телом мужа. Чувствовала она, понимала, что сама отчасти виновата в его гибели, и это обстоятельство умножало ее скорбь. Если бы она знала, чем закончится ее недолгое супружество, то вела бы себя иначе, я уверена в этом. «Иначе» не означает, что она смогла бы обуздать свои желания. Желания часто невозможно обуздать. Вот я хочу предостеречь Хама, чтобы он образумился. Я говорила это ему не раз и знаю, что он поспешит заговорить о чем-то ином, не давая мне выговориться. Я знаю, что мои слова отскочат от него, как отскакивают бобы, брошенные в котел. Но стенки котла высоки и бобам некуда деться, в отличие от слов. Слова отскочили – и пропали. Но я все равно завожу этот разговор, потому что таково мое желание. Желание матери. Эх, если бы у Хоар были дети, то это, вне всяких сомнений, образумило бы ее. Но Господь не послал им детей, или же Хоар могла прибегать к ухищрениям, не желая детей ни от Ирада, ни от кого-то из любовников своих. Бывают женщины, язык мой не поворачивается назвать их «женщинами», а как по-другому назвать, я не знаю, так вот, бывают женщины, которым дети в тягость, которые смотрят на них, как на обузу. Такова Парав, жена зверолова Кашры. Муж ее вечно бродит по лесам в поисках добычи, а Парав предается праздности и говорит вслух, не стесняясь: «Хорошо, что у нас нет детей!». Однажды была у меня нужда до нее и пришлось войти в их дом! Господь милосердный, не видела я таких жилищ! Где не было паутины на стенах, там была плесень! Где не валялся сор, лежали обглоданные кости. Мне приходилось прежде выбирать место, а потом уже ставить ногу, подобно тому, как ходят в горах! И запах! Соберите объедки, не зарывайте их, как положено в землю, а выложите на солнце и, спустя три дня испражнитесь на них, и вы поймете, как пахло у Парав! Едва сказав то, что мне надо было сказать, я бежала оттуда, а Парав удивлялась и даже предлагала мне угощение. Какое может быть угощение? Не до угощения было мне, а до того, как бы удержать внутри то, что съела я перед выходом из дома.

Времена такие – редко кого награждает детьми Господь. Вот и я никак не могу дождаться внуков, хотя знаю точно, что невестки мои не прибегают к уловкам, предохраняющим от беременности. Не дает Господь, но я верю, что после – даст! Спасение обещано нам для того, чтобы род человеческий не пресекся, значит, потомство наше будет обильным. Всему свой срок…

Но то будет потом, после. А сейчас мне надо восстановить мир и покой в доме нашем, чтобы отец не подозревал сына, а сын, чувствуя это, не отдалялся бы от отца.

Утром, проводив мужа, сыновей и невестку Сану строить ковчег, я помогла Шеве по хозяйству – зарезала кур, предназначенных на обед, ведь Шева по великой доброте своей не может этого сделать, – а затем поспешила на рынок.

Обычно, если мне надо на рынок, я иду к самому открытию, когда торговцы только-только начинают раскладывать свой товар. Тем преследую я сразу две выгоды – отбираю самое лучшее из лучшего и наисвежайшее из свежего, да получаю уступку в цене, положенную первому покупателю. Все торговцы знают, что, если пожадничать и не сбросить цену для первого покупателя, удача отвернется на весь день. Уддча не любит жадных. А кто их любит? Разве только те, кто наследует их имущество, могут сказать: «Его жадность пошла мне на благо – вот сколько добра унаследовал».

Но сегодня я пришла в самый разгар торговли, и это сразу же было замечено. Замечено и истолковано, может быть, где-то могут заметить, не делая выводов, но только не у нас. «Эмзара! – кричали мне. – Ты начала ходить на рынок к закрытию?! Экономишь, чтобы покупать дерево для Ковчега?!». Как будто я на самом деле пришла к закрытию, когда на то, что начало портиться, цену определяет не продающий, а покупающий. Говорит: «Дам столько-то!» и берет товар. Торговцы не возражают, лучше получить хоть что-то, хоть двадцатую часть изначальной цены, чем выбросить. Но я-то пришла еще до полудня! Поистине люди испортились настолько, что вместо благопожеланий говорят гадости.