Ноябрьский триллер

Мужчины против собственной воли ходили за ней по пятам. Лина имела круг верных почитателей, эдаких рыцарей, поклонявшихся ей без всякой надежды на взаимность, обожая ее на расстоянии, и потому не имевших возможности разочароваться в своем идоле. Со временем они организовали нечто вроде «фанклуба Лины Фандотти», куда новички допускались с большой неохотой. Проверенные временем поклонники ревностно охраняли сердце Лины от посягательств новобранцев, тоже инфицированных любовью к ней.

Предметом отдельного разговора являлись волосы Лины, пышные, необыкновенного золотисто-оранжевого оттенка, «цвета опавшей листвы» (это сравнение принадлежало Эдику Дрейку, известному поэту, одному из старожилов «фанклуба»), а высокий лоб с задорными пружинками завитков делал ее похожей на салонных красавиц конца девятнадцатого века.

Словом, была в ней большущая «изюмина». Проглотить ее большинству мужчин оказывалось не под силу, она застревала в горле, мешая несчастным жертвам говорить, дышать, а затем и жить спокойно. Они таращили на богиню восторженные глаза и поминутно заикались.

Такое поклонение Лине льстило, и она не только не противилась, но искусно подогревала страсти в своем доморощенном клубе.

Муж относился к флирту жены с присущим ему мрачноватым юмором и, заметив рядом с ней очередного воздыхателя, интересовался:

— Ну как? Послушно проглотил наживку?

Лина морщилась и, изящно наклонив головку, картинно восклицала:

— Ты не представляешь, как мне все это надоело! Но что я могу поделать?

— Перестать морочить головы серьезным людям, — обычно следовал совет.

Приведя себя в порядок, Лина, вновь беззаботно напевая все того же злополучного «Соловья», направилась в кабинет. Там, на столе, заваленном бумагами, она отыскала список гостей и, устроившись с ногами в кресле, принялась в алфавитном порядке обзванивать приглашенных.

Банкет планировался грандиозный, поэтому празднество решили организовать не в городской квартире, а в Лесном, в большом загородном доме. Трогательно наморщив узкий лобик и неуверенно шевеля пухлыми розовыми губками, Лина старательно отмечала в списке тех, кого обзвонила накануне, и подсчитывала количество оставшихся. Последних оказалось около двадцати. Вздохнув, Лина взяла трубку…

И вдруг телефон громко зазвонил. От неожиданности она вздрогнула и чуть было не выронила трубку из рук. Опомнившись, торопливо сказала:

— Алло.

— Привет, дорогуша. Узнала? — раздался в трубке вроде как слышанный ею ранее голос.

— Что-то очень знакомое, но пока нет…

— Наталья… Погодина.

— Ой, Наташка, ты?! Ужасно рада тебя слышать. Ты получила приглашение?

— В том-то и дело, что получила. Потому и звоню. Суть в том, что не смогу я быть на вашем празднике жизни.

— Это еще почему? Не выдумывай! Я тебя два года не видела. Я и Вику пригласила. Наболтаемся всласть.

— Не могу я никак. Честно говоря, мне и одеть-то нечего. А в ваших кругах девушку в джинсах на босу ногу не поймут.

— Ну, милая, это не проблема. Приезжай чуток пораньше, мы тебя экипируем. Будешь, как Джулия Робертс. Комар носа не подточит. Я серьезно.

— Не хочу я так. Как бедная родственница. Не по-людски это. Ценю твою доброту, но не могу. Уж если в гости, то как положено. При хорошем костюме и настроении, да с достойным подарком имениннику. А у меня дилемма — или подарок, или костюм. Про настроение умолчу.

— Плевать я хотела на твою диалемму! И подарки не нужны. Приезжай. Лады?

— Линка, ты слова путаешь: дилемму и диадему. Следи за своим языком. Твой социальный статус теперь предполагает грамотную речь.

— Плевать мне на статус! Иные здесь такое плетут, что даже я по сравнению с ними интеллигенция в десятом колене. Короче, твои оправдания не принимаются. Жду тебя в пятницу, и никаких гвоздей. Целую. Пока, — и, не дав Наталье времени возразить, Лина отключилась. Задумчиво глядя перед собой, она некоторое время сидела молча, машинально наматывая на палец прядь рыжих волос, наконец встряхнулась, пожала плечами: — Одеть нечего! Придумает же такое, — фыркнула синьора Фандотти и принялась обзванивать остальных.

Лина была женщиной сугубо практической, и отвлеченные понятия, вроде чувства собственного достоинства, стыда и прочего в таком роде, не имели для нее ровным счетом никакого значения. Они казались ей устаревшими, архаичными, место им в классических романах прошлого века.

Из недр огромной квартиры послышался беззаботный детский смех. Значит, Барти проснулся, о чем свидетельствовали также жуткий грохот и визг, несущиеся из детской. Еще через пару минут на пороге кабинета появился чудный смуглый малыш с буйными рыжими кудрями, в которых торчало павлинье перо.

Увидев этот драгоценный аксессуар, купленный ею для собственной экипировки за баснословные деньги, Лина охнула и подскочила к сыну:

— Барти, отдай перо!

Мальчик лихо скакнул в сторону, не даваясь в руки.

— Мы в Питера Пена играем. Я — индеец!

— Отдай сейчас же перо! Я накажу тебя, разбойник! — кипятилась Лина, гоняясь за отпрыском по кабинету.