Нокаут на шестой минуте

Харлоу прямиком направился к ближайшему трейлеру. Сквозь дождь и тьму на нем все равно легко читалась надпись, сделанная двухфутовыми ярко-желтыми буквами: «КОРОНАДО». Он отпер дверь, вошел внутрь и зажег свет. Освещение было довольно мощным — оно предназначалось для механиков, имевших дело с тонкой и капризной техникой. Здесь не было нужды в приглушенном красном свете, не нужно было красться и таиться: Джонни Харлоу имел полное право находиться в собственном трейлере. Все же он запер за собой дверь и оставил ключ в замке, чтобы сюда не смогли попасть снаружи. Потом завесил окна и лишь тогда шагнул к стойке с инструментами у боковой стенки и начал выбирать необходимое.

Макалпин и Даннет в который уже раз незаконным путем проникли в номер Харлоу; большой радости они не испытали, и смущала их вовсе не незаконность вторжения, а то, что они обнаружили в туалетной комнате Харлоу. Даннет держал в руках крышку смывного бачка, а Макалпин извлек из него бутылку виски, с которой капала вода. Мужчины посмотрели друг на друга, на мгновение лишившись дара речи, потом Даннет сказал:

— Да, наш Джонни — парень изобретательный. Наверное, под водительским сиденьем своего «коронадо» он держит целый ящик. Но мне кажется, эту бутылку лучше положить на место.

— С какой стати? Зачем?

— Узнать, какова его дневная доза. Он свое возьмет, не из этой бутылки, так из другой, газанет куда-нибудь на своей «феррари», только его и видели. А мы так и будем гадать, сколько же он пьет.

— Пожалуй. — Макалпин горестно посмотрел на бутылку. — Самый одаренный гонщик нашего времени, может быть, самый одаренный гонщик всех времен — и вот поди ж ты… Почему боги пригибают к земле таких людей, как Джонни Харлоу, Алексис? Потому что те позволяют себе подойти к богам слишком близко.

— Поставь бутылку на место, Джеймс.

Через две двери от них находилось еще двое страждущих мужчин, один страдал особенно явно. Судя по тому, как Траккья беспрерывно массировал шею, боль он испытывал сильную. Нойбауэр наблюдал за ним, и сострадание в его взгляде перемешивалось с яростью.

— А ты уверен, что это был ублюдок Харлоу? — спросил он.

— Уверен. Кто еще не забрал бы у меня бумажник?

— Да, это было легкомысленно с его стороны. Пожалуй, я потеряю ключ от моего номера и на время попрошу общий гостиничный.

Траккья моментально перестал массировать шею, хотя боль и не думала утихать.

— За каким чертом?

— Увидишь. Оставайся здесь.

Через две минуты Нойбауэр вернулся, на пальце у него висело кольцо с ключами.

— С блондинкой, что дежурит внизу, я в воскресенье вечером иду в ресторан, — объявил он. — Ключи от сейфа попрошу в следующий раз.

Траккья, терпеливо превозмогая боль, проворчал:

— Вилли, сейчас не время устраивать комедию.

— Не переживай.

Нойбауэр открыл дверь, и они вышли в коридор. Там никого не было. За десять секунд они проникли в номер Харлоу и заперли за собой дверь.

— А вдруг Харлоу объявится, — спросил Траккья, — что тогда?

— А ты как думаешь? Он нас или мы его?

Не прошло и минуты, как Нойбауэр воскликнул:

— Ты был прав, Никки! Наш дорогой Джонни ведет себя чуть-чуть легкомысленно.

Он показал Траккье кинокамеру с перекрестными царапинами вокруг винтов, крепящих заднюю стенку, достал перочинный ножик, с помощью маленькой отвертки снял крышку и вытащил микрофотоаппарат. Извлек из него кассету и внимательно ее оглядел. Наконец спросил:

— Забираем?

Траккья покачал головой и тут же скривился от боли. Оправившись, он сказал:

— Нет. Он сразу поймет, что это мы.

— Тогда выход один? — спросил Нойбауэр.

Траккья кивнул и снова скорчил. гримасу. Нойбауэр снял крышку кассеты, вытянул пленку и поднес ее к сильной настольной лампе, потом, не без труда, смотал пленку в кассету, вложил ее в фотоаппарат, а фотоаппарат — в кинокамеру.

— Но это ничего не доказывает, — обронил Траккья. — Будем звонить в Марсель?

Нойбауэр кивнул. Они вышли из номера.

Харлоу сдвинул автомобиль «коронадо» назад примерно на фут. Он достал мощный фонарь, опустился на колени и стал сосредоточенно изучать открывшийся участок дощатого настила. На одной из продольных досок он обнаружил две поперечные линии, дюймах в пятнадцати одна от другой. Взяв ветошь, Харлоу принялся тереть переднюю линию, пока не оказалось, что это вовсе не линия, а очень тонкий надрез. Две шляпки скрепляющих гвоздей были совершенно целыми и нетронутыми, безо всяких следов. Стамеской Харлоу поддел доску, и передняя часть настила поднялась с удивительной легкостью. Он просунул руку внутрь, померить глубину и длину пространства под настилом. Брови едва заметно поползли вверх — пространство оказалось куда больше ожидаемого. Харлоу вытащил руку и поднес кончики пальцев к носу и рту. Положив доски настила на место, тыльной стороной стамески он легонько постучал по сияющим шляпкам гвоздей. Потом вымазал гвозди и надрезы промасленной ветошью.