Ноктэ

— Зачем? — удаётся прохрипеть мне; я всё ещё ошарашена.

Деэр пожимает плечами, но выражение его лица нежное, а тёмные глаза влажные.

— Не знаю. Это всего лишь способ узнать тебя получше.

Этот ответ, конечно, растопил моё сердце, и я расслабляюсь, припадая поясницей к спинке сиденья.

Я делаю глубокий вдох и так крепко сжимаю руль, что белеют костяшки пальцев.

— Что ты хочешь знать?

Он секунду пристально смотрит на меня, прежде чем протянуть руку и ослабить мою хватку на руле. Его пальцы сухие и тёплые, тогда как мои — холодные и липкие.

— Всё, что ты захочешь мне рассказать. Например… ты как она? Похожа ли ты на неё?

Я улыбаюсь.

— Хотелось бы мне быть похожей на неё. Она была артистичной и удивительной. А вот я… нет. Но я действительно похожа на неё внешне. На самом деле я выгляжу в точности как она, из-за чего, наверное, папе сейчас тяжело. Финн пошёл в него.

— Значит, она родилась в Англии? Почему она переехала в Америку?

Теперь моя очередь пожимать плечами.

— Мама родилась в Англии. Но я не знаю, почему она уехала. Мама говорила, что не очень хорошо ладила с родителями. Она не разговаривала с ними годами, да и я никогда с ними не встречалась.

— Хм. Интересно, — бормочет Деэр. — Думаю, хорошо, что ты можешь о ней говорить. Когда умерла моя мама, я почти год и слова не мог о ней сказать.

До меня только сейчас доходит смысл сказанного им.

— Твоя мама тоже умерла? Раньше ты упоминал только своего отца. Мне так жаль! Что произошло?

Деэр пристально смотрит в лобовое стекло, в ночь. Могу с уверенностью сказать, что на самом деле сейчас он ничего не видит.

— Она погибла в результате несчастного случая вместе с моим отчимом.

От его слов мой живот скручивается в узел, потому что, боже, я знаю: это горе, это внезапное, шокирующее, уничтожающее горе. Я бы никому такого не пожелала.

— Мне очень жаль, — тихо говорю я.

Он кивает.

— Да, это отстой. Но зато, по крайней мере, я знаю, как ты сейчас себя чувствуешь. Я осознал, после того как умерла мама, что всегда помогает, когда кто-то знает, каково это.

Он прав. Это очень утешает.

— Это трудно, — признаюсь я ему. — Особенно тяжело потому, что в её гибели виновата я. Я позвонила ей ночью, когда шёл дождь. Если бы я этого не сделала, она бы всё ещё была жива.

Деэр резко смотрит на меня.

— Ты не можешь в это верить. Что это ты виновата, я имею в виду.

Я отвожу взгляд.

— Конечно могу. Это правда.

— Ничего подобного, — спорит он. — Я считаю, если ты обречён на смерть, значит, обречён. Конечно же, живя в похоронном доме всю свою жизнь, ты тоже так считаешь. Иногда для чего-то нет объяснения.

— А иногда есть. В данном случае объяснение — телефонный звонок.

Деэр качает головой.

— Придётся потрудиться, чтобы убедить тебя, что ты неправа. В чём лично я уверен.

— Ты можешь попробовать, — решительно заявляю ему я. — Но если Финн с отцом не могут этого сделать, сомневаюсь, что тебе удастся.

— Вызов принят, — серьёзно говорит он, и от выражения в его глазах у меня перехватывает дыхание.

— Почему тебе не всё равно? — неожиданно спрашиваю я. — Ты едва меня знаешь.

Деэр секунду молчит, играя с серебряным кольцом на своём среднем пальце. Когда он снова поднимает глаза, то его взгляд полон тысячи эмоций, которые я не могу идентифицировать.

— Потому что у меня такое чувство, как будто я тебя знаю. Потому что во многих отношениях мы очень похожи. Потому что я знаю, как это ужасно — потерять мать. Могу только представить, насколько тяжело думать, что это твоя вина.

Да, соглашаюсь я про себя. Почти слишком невыносимо.

— Это трудно, — признаюсь я. — Но иногда, когда меньше всего этого ожидаешь, кто-то бросает тебе спасательный круг.

Его глаза встречаются с моими глазами, и я вижу, что он точно знает, о чём я говорю. Что он может быть моим спасательным кругом. Хотя за этим не следует никакой реакции, только молчаливое признание и, может быть, искра удовлетворения.

Мы замолкаем, товарищи в этом особом клубе потерявших своих матерей. Это не тот клуб, где кто-то получает удовольствие от принадлежности к нему, но знаю, что теперь я чувствую себя к нему ещё ближе.

После нескольких минут я больше не могу выносить молчания.

— Тебе бы лучше быть поосторожнее с этими вопросами, — говорю ему я, изображая улыбку. — У тебя их осталось всего восемнадцать.

16

SEDECIM

Финн

Моя тайна съедает меня живьём, вгрызаясь в кожу, пытаясь выбраться. Но я не могу, не могу, не могу.

ТыСумасшедшийСумасшедшийСумасшедшийИВсеЭтоЗнают.

Я пристально смотрю на свой дневник, на коричневый кожаный переплёт, а затем хватаю его и швыряю через всю комнату. Он ударяется о стену, а затем невредимый приземляется на пол. Я бросаюсь к нему, прижимаю к своей груди и раскачиваюсь с ним в обнимку на полу.

Через минуту мне кое-что приходит в голову.

Конечно же.

Я не могу сказать Калле, но могу рассказать своему дневнику, как выкладываю и всё остальное из своей жизни на его страницах.