Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза

— А ты что сказал? — сразу спрашивает Первый.

Этого Вохуш ожидал и отвечает заранее продуманной формулировкой:

— Что я мог сказать, Иван Петрович? Сказал, что, если считают нужным, пусть входят в ЦК, вопрос будет рассмотрен.

Теперь покрыты все его разговоры с ректором и проректором: он им и в самом деле формально больше ничего не сообщил, все остальное — так, их субъективные впечатления.

— Кого же? — интересуется Первый и полушутливо: — Ты не собой ли собрался укрепить университет?

По скандализованному выражению лица Вохуша Первый понимает, что ошибся. Тут же успокаивает встревоженного Дениса Ивановича:

— Это я шучу, тебя не отпустим (блаженное спокойствие разливается по всему существу Вохуша). Но предложение-то у тебя есть?

— Я вопрос еще не прорабатывал, — скромно говорит Вохуш. — Хотел узнать сначала ваше мнение в принципе.

— Ну, а твое мнение? — в упор спрашивает Первый.

Так, теперь надо его спровоцировать.

— Я полагаю, Иван Петрович, что можно бы в смежных с моим секторах подобрать подходящего кандидата…

Энергичный взгляд Первого становится жестче:

— Ишь какой хитрый: в смежных! А что же из своего сектора не предлагаешь? Что — у тебя подходящих людей нет?

Клюнул! Теперь сопротивляться и темнить.

— Так у меня же в секторе работы невозможно много, Иван Петрович, не могу же я еще отдавать людей!

Первый едко:

— А другие могут? Рекомендуй из своего сектора — я поддержу.

Теперь выкладывать карты.

— Да ведь проректор университета — место докторское, а у меня среди сотрудников сектора только один доктор наук — Шабанов. Не его же отдавать!

— А почему не его? Конечно Шабанов — парень способный. Но ведь и там нужны способные. Проректор — значит, получит звание профессора. Университет важный: гляди, в члены-корреспонденты Академии наук выйдет. Как придет бумага из министерства в ЦК, побеседуй с ним — и направим.

— Да вы же меня без ножа режете, Иван Петрович! — взывает с возможно более достоверным унынием в голосе Вохуш. — Шабанова отдам, а кто вместо него?

— Подыщешь, — успокаивает Первый и, пока Вохуш с убитым видом качает головой, говорит: — Так, это дело заметано. Еще у тебя что?

— Больше ничего, Иван Петрович, — уныло тянет Вохуш, вставая.

И вдруг Первый осклабляется:

— А легко ты отдаешь Шабанова. Что у тебя с ним?

Вот уж этого не ожидал Вохуш. Опять взывает:

— Помилуйте, Иван Петрович! Я прошу его оставить а вы говорите, будто я же его предлагаю в проректоры…

Первый все ухмыляется:

— Нет, ты мне его не предложил. Но, в общем, я согласен. — И наставительно: — Мне важен не товарищ Шабанов лично, а четкая, слаженная работа сектора. За сектор отвечаешь ты. Я не возражаю, чтобы ты и решал, с кем тебе лучше работать. Ясно?

Вохуш идет по коридору, а на душе кошки скребут. Ну нельзя хитрить с Первым! Видит все насквозь. Да иначе и не стал бы первым замом. А уж те, кто в Политбюро или в Секретариат ЦК выбрался, — вообще гении. Интеллигентки болтают: тот в Политбюро глуп, другой дурак. А на самом деле они сами дураки и молокососы: в лучшем случае просидят эти философы до пенсии на своих нынешних должностях. Нет, в Политбюро — гении.

Гении-то гении, а тоже бывает — зазнаются и дают осечку. Ну кто мог подумать, что Маленков — столько лет до того, как циркач, ходивший по канату и все поднимавшийся вверх, — не просидит у власти двух лет! Или Берия — десятилетиями полз к власти, по трупам полз, а когда уже была почти в руках, четырех месяцев не продержался. Да тот же Хрущев! Ну он, правда, был несолидный, его еще Сталин осаживал: из Москвы отослал на Украину, даже там смещал с поста первого секретаря — агрогорода дурацкие раскритиковал. Конечно, Хрущев отплатил Сталину — да посмертно, при жизни-то никто не решался.

Сталин — вот кто был действительно великим человеком. Ну и Ленин, разумеется: но ведь ему по-настоящему властвовать не довелось, только гражданскую войну выиграл, и начался паралич. А Сталин — тот знал, что такое власть.

…Кончается рабочий день. Еще пройдет Вохуш по своему сектору (сотрудники сидят по двое в комнате, у каждого собственный телефон — и внутренний, и внешний), поговорит коротко о делах на завтрашний день. Но настроение у всех уже — ехать домой, да и сам Вохуш думает об этом не без удовольствия. После окончания рабочего дня он еще посидит минут 20. Вечерних бдений теперь нет, но нехорошо, если руководство заметит, что он уходит одновременно с рядовыми сотрудниками. Однако звонков нет, начальство его не требует — и Денис Иванович вызывает машину.

Она придет быстро — автобаза ЦК рядом, так что можно уже надевать шелковистое дюссельдорфское пальто и неторопливо, но уверенно, как и подобает ответственному сотруднику ЦК, идти к выходу. Блекло-розовые дорожки на натертом паркете, солидная лестница, просторный гулкий вестибюль. Сотрудники все еще выходят, но главная толпа уже прошла. Офицер КГБ вежливо, но внимательно проверяет его бордовую кожаную книжку.