Номер 11

– Задолго до вашего рождения. Тогда в обществе царили совсем другие настроения. Очень непохожие на сегодняшние. Для Роджера много значила идея всеобщего благосостояния, наличие страховочной сетки и самое главное, как я думаю… отсутствие необходимости постоянно делать выбор. Он это ненавидел. То, что Генри Уиншоу – и любой министр после него – полагал обязательным наращивать, Роджер ненавидел больше всего на свете. Сами подумайте, тот образ, к которому он постоянно возвращался снова и снова.

– Хрустальный сад?

– И не только. Все остальное, чем было наполнено воспоминание об этом фильме. Вся… текстура воспоминания. Ожидание отца с работы – с той работы, где он прослужил сорок лет. Мать на кухне готовит ужин – точно такой же ужин она всегда готовила в тот день недели. Представляете, каким незыблемым, прочным должен был казаться окружающий мир? И отсюда эта прекрасная, согревающая уверенность в завтрашнем дне. Даже тот факт, что фильм не был заявлен в программе и Роджер увидел его случайно. Это был не его выбор

, понимаете? Кто-то сделал выбор за него. Сотрудник АТВ или дед Криса, неважно, главное – не Роджер. То, что задавало тон этой ситуации, то, что делало ее прекрасной, называлось пассивностью. Другие люди решают за тебя. Люди, которым ты доверяешь. Ему это очень нравилось. Ему нравилась идея передоверять другим принимать решения от его имени. Не все. Но некоторые. Ровно столько, чтобы ничто не стесняло твою личную свободу и ты мог жить так, как тебе хочется. И кстати, разве это не одно из определений счастливого детства? Но Роджер еще и полагал, что он помнит время, когда все думали и чувствовали, как он. Время, когда мы доверяли людям во власти, а они в ответ обязаны были обращаться с нами… не то чтобы как с детьми, но как с людьми, о которых необходимо иногда позаботиться. И многие до сих пор верят, что прошлое было именно таким.

– Но это… слегка наивно? – поборов робость, сказала Рэйчел.

– Да, – не замедлила согласиться Лора. – Наивно. Жизнь не такова. И чем дальше, тем больше она не соответствует подобным о ней представлениям. – Лора бросила на Рэйчел быстрый хитроватый взгляд: – Вы же заметили, как я разговариваю с Гарри. И считаете, что я с ним слишком сурова.

– Иногда, – вынуждена была признаться Рэйчел.

– Видите ли, мне невыносима мысль, что, повзрослев, он тоже начнет тосковать по своему детству – по прошлому, – как и его отец.

Не сказав более ни слова, Лора поднялась и торопливо зашагала к дому – либо желая скрыть слезы, что ей не хватило сил сдержать, либо просто потому, что в саду она окончательно замерзла.

Премия Уиншоу

Грозит ли, шутит ли сатира, что проку в ней?.. Порок ли смехом изведен? Или разврата дщерь С испугу повинилась? Раскаялся злодей? Увы! Левиафан, он дикий зверь.

Уильям Купер. «Задача» (1785)

1

Скотленд-Ярд терялся в догадках.

Точнее, они пока ни о чем не догадывались. Но в тот момент, когда старший инспектор Кондоуз дочитает электронное письмо, на него свалится новое дело и он таки потеряется в догадках.

Письмо пришло два часа назад, его пересылали с компьютера на компьютер, и наконец оно попало в поле зрения Кондома Ярда, как коллеги упорно величали инспектора. В связи с чем он ежедневно задавался одним и тем же вопросом: с какой стати его так прозвали? Глупейшая кличка. Напрочь лишенная оригинальности и абсолютно несоответствующая его положению в сыскной полиции. Почему, скажите на милость, не называть его Кондором Ярда? Он давно намекал сослуживцам на такой вариант. Идеальное прозвище, основанное на тонком созвучии и ясно указывающее на поистине супергероическое отношение инспектора к полицейской работе. Но его намеки по неведомой причине не достигали цели.

Потягивая черный кофе, третью чашку за день, и размышляя о несправедливости кулуарного словотворчества, инспектор вдруг сообразил, что у него не получается вдуматься в то, что он читает, и он полностью переключил внимание на письмо.

К сведению заинтересованных лиц.

Прошу прощения, если мое письмо напоминает черта из табакерки. Я всего лишь констебль и следователь-стажер из провинции, и мое имя вам ни о чем не скажет. Тем не менее на днях две новости в лондонских газетах привлекли мое внимание, и я хотел бы удостовериться в том, что их потенциальное значение по достоинству оценено высокими должностными лицами Скотленд-Ярда.

Первое известие – смерть от утопления Майкла Парра, белого мужчины в возрасте под тридцать; происшествие имело место на южном берегу Темзы неподалеку от Гринвича 13 числа истекшего месяца. Мистер Парр был по профессии артистом разговорного жанра. Судебный следователь вынес вердикт «несчастный случай со смертельным исходом».