Номер двадцать шесть. Без права на ошибку (СИ)

— Что ты делаешь, Кори? — я схватила его за руку и потащила наверх, с лёгкостью ориентируясь в лабиринте переходов, открывая запертые двери, выше и выше, по тёмным коридорам, по крутым лестницам, на смотровую площадку тринадцатого замка. Это было не совсем место из моего сна, не тот полёт на его руках из моих смутных видений, да и моря не наблюдалось, но всё же здесь гулял дикий и гордый ветер, и пряди волос скакали по чёрной плотной ткани, прикрывающей нагое тело. Волосы Макилана были убраны в хвост, — не то, не так… я потянулась к нему и стянула ленту.

— Кори…

А вот стена с выступами была очень, очень, похожа на стену из сна. Шершавый камень привычно царапнул кожу.

Через окошко-бойницу я смотрю на пронзительно голубое небо.

— Кори, он уже никогда не вернётся. Теперь уже никогда.

Ветер набрасывается на нас с новой силой.

— Кори…

Его руки ложатся на мои плечи, почти как во сне, проводят вверх-вниз, стискивают… я ускользаю и хватаюсь за каменный выступ одной рукой, приподнимаю ногу.

Удержи меня! Хотя бы один раз, ну же, хотя бы раз, потому что если ты так и продолжишь стоять и молчать, бездействуя…

— Макилан, мне уже не четырнадцать. И даже не восемнадцать. И я никого не жду, хотя, видят боги, его смерть далась мне не просто. И моей вины тут не меньше, чем твоей — если бы не я… И мне так же с этим жить, как и тебе. При всех его недостатках Ал никогда не был жадным, не был мелким и не был подлым. Он знал, понимал, что при благоприятном исходе в итоге мы окажемся здесь, вдвоём. И был не против.

Я поднимаюсь выше на ещё один уступ — а Мак, как завороженный, делает шаг ко мне. Ещё выше — и ещё ближе. Обхватывает руками голени под коленями — кружит вокруг себя, а я смеюсь, и волосы разлетаются, попадают в глаза и губы. Мы, Торико, очень лёгкие — чтобы летать было проще.

Хотя "проще" — это явно не про меня. Но, может быть, что-то изменится?

Макилан снимает с меня плащ, стелет его на каменный пол, увлекает за собой, обнимает, утыкаясь губами в висок.

— Улетай, если хочешь. Но… если улетишь — не мешай мне думать, что вернёшься. Пожалуйста. А упасть я тебе больше не дам.

И я смотрю ему в глаза — светлые-светлые, самые любимые. И не могу не верить. И не целовать его в ответ — тоже никак не могу.

Эпилог

— Добрый вечер, Акр! Как здоровье?

— Здраствуйте, леди! Вашими молитвами, у меня-то всё нормально…

Бедолага управляющий горевал по погибшему хозяину и прервавшемуся роду Мезонтен самоотверженно, отчаянно и всеобъемлюще. Он признал Макилана и меня как новых полноценных хозяев, уезжать на заслуженный отдых с приличным содержанием не захотел — и я малодушно порадовалась, что старый слуга не знал про наш с Алом брак. Вряд ли его доброжелательность была бы столь искренней в этом случае. Мак нанял новых молодых слуг, изрядно разгрузив старика, а я нередко заходила к нему поболтать и отвлечь, если не утешить — слёзы то и дело начинали катиться из его мутноватых опухших глаз. Что ж, иногда лучше так, чем хранить эту боль в самой глубине души — плакать, сожалеть, вспоминать, горевать. И жить дальше, так или иначе, радуясь хотя бы тому, что восстановлено доброе имя молодого хозяина — "а я всегда знал, не мог мой господин учудить этакую смуту, не мог!".

Но сегодня я пришла не для того, чтобы послушать рассказы верного управляющего о прошлом и скрасить вечер, пока Макилан занимался обустройством дома и решением различных вопросов с венценосным преемником Митаса, в частности, об освобождении места королевского мага и о своей будущей занятости в качестве ректора Новой Академии Магии. Сегодня я наконец-то решилась заговорить с Акром о другом:

— Скажи, пожалуйста, Алариус ничего мне не оставлял?

— Что вы имеете в виду, леди Ликория?

— Что угодно. Коробку, книгу, шкатулку… Вспомните, прошу тебя, это очень важно.

— Да нет, леди… ничего такого. Я бы запомнил, не настолько я уж дряхлая развалина. Голова ещё варит.

— Может быть, просто напутствие? Послание на словах? Пожалуйста, вспомни, что он говорил перед последним отъездом.

Акр, моргая, уставился на меня.

— Да болтал всякое-разное. За лошадями велел следить. Жалование выплатил. Указания давал к господину Сартвену обращаться, ежели что… Коробку мне отдал, с шахматами своими этими странными. Виданное ли дело — на троих доску делить. Что-то в этом есть неправильное, как думаете, леди? Ну и сказал, что, может, сыграет ещё — с Вами да с господином Сартвеном.

— Где эти шахматы, Акр? Я бы хотела забрать их в память о… об Алариусе.

— Сейчас принесу, леди, у меня лежат, и коробка такая тяжелая, чисто сундук, впору драгоценные камни там хранить.

Когда старик, кряхтя, приволок коробку, я уже готова была начинать грызть себе ногти от волнения.

— Вот, держите, леди Кори. И знаете что?

— Что, Акр?

— Если господин кого и любил на этом свете, так это вас. Ну и господина Сартвена, друг его всё-таки. Вы уж… не забывайте его насовсем, ладно, особенно, когда меня не станет? Потому что одно дело, когда просто умер, все мы там будем. А вот если и вспомнить некому…