«Номер один»

Теперь же у нее были два огромных шара, вытягивающие на груди джемпер, и Берилл была в ярости, не в последнюю очередь из-за того, что операция не попала в эфир. Сейчас камер вокруг тоже не было. Не было вообще никого, если начистоту. Друзья, которые при входе упали ей на хвост, войдя в клуб, похватали пропуска в ВИП-зону и исчезли.

Затем Присцилла заметила группу, которой всегда восхищалась, ребята сидели за столиком, пили пиво и смеялись. Это была рок-группа «Индии», не очень популярная, но какой-никакой контракт у них был, они постоянно где-то играли, и их вроде как уважали. Именно такую группу хотелось и Присцилле. Она подошла поговорить с ними. Это было нормально, ведь теперь они были собратьями-знаменитостями, их связывали особые узы.

— Привет, — сказала она. — Я Присцилла.

— Привет, Присцилла, — сказал солист группы.

— Я восхищаюсь вами, ребята. По-моему, вы офигенно поете.

— Спасибо. — Последовала небольшая пауза, после которой парень добавил: — Знаешь, мы очень загонялись по твоей маме, в смысле когда она была твоим папой.

После этого бас-гитарист группы немного подвинулся и пригласил Присциллу присесть.

— Эй, — пьяно сказал он, — если мы пьем с тобой, значит, мы попадем на телевидение? Типа, за тобой ведь везде камеры следят, да? Эй, парни! Может, нам стоит спеть нашу новую песню, и мы попадем на телевидение!

Присцилле показалось, что он говорит серьезно. Но она ошиблась.

— Отличная штука эти камеры, — продолжил он. — Тебе, детка, нужно такую штуку в спальне установить! Вот это будет отпад! Или в толчке! Мы бы все тогда наблюдали, как Бластер Бленхейм отливает, и оценили бы, как идет строительство его норки. Вот это было бы круто! Нам ведь приходится смотреть, как срут ваши вонючие свиньи, так почему бы не посмотреть и на вас тоже?

Лицо бас-гитариста было совсем близко, и его усмешка казалась особенно ехидной.

Присцилла много раз сталкивалась с подобной пренебрежительной агрессивностью, и, к сожалению, она всегда исходила от людей, которые приводили ее в восхищение. Конечно, она все понимала; эти парни были музыкантами и пытались взобраться по скользкому столбу к славе. У них был дешевый контракт без малейшей возможности распространения записей, и показать они себя могли только на концертах, мотаясь каждый вечер из одной полупустой дыры в другую, пока не удавалось уговорить кого-нибудь позволить им выступить. Что касается ее, она была крупной звездой с собственным телешоу и дорогостоящим контрактом.

И почему? Потому что она — падчерица бывшей рок-звезды, чья мать продала ее юность СМИ.

— Ну ладно, — сказал бас-гитарист, еще ближе наклоняясь к ней, — как вообще дела?

Присцилла и с этим была знакома. Они все презирали ее, но все хотели трахнуть: Почему бы и нет, она была достаточно симпатичной и к тому же мировой знаменитостью. Почему бы ее не трахнуть?

— Ну, вообще-то, — ответила она, — я кое-что делаю. Вроде как работаю над своими песнями и все такое.

— Песнями? — спросил он.

— Да. Я пишу песни.

— Ты пишешь песни? Не знал.

— Ага!

— Эй, ребята! Эта детка пишет песни! Кто-нибудь знал об этом?

Но остальные члены группы его не слышали. В клубе было шумно, и они предоставили бас-гитаристу общаться с Присциллой.

— Потому что ты ведь певица, да? — сказал бас-гитарист, снова поворачиваясь к Присцилле. — Ты выпустила альбом?

— Ага.

После этого повисла пауза. Альбом с треском провалился, поэтому говорить тут было не о чем.

— Эй! — Бас-гитарист опьянел еще сильнее, чем раньше. — Может, споешь с нами, и тогда мы тоже стали бы знаменитыми! Прикольно?

— У вас уже есть певец.

— Да, но он дерьмо, и к тому же он не детка.

Присцилла не знала, почему позволила ему затащить себя в постель. Поразмыслив об этом позднее, она пришла к выводу, что дело было в тщеславии. Он был надежный. Он был клевый. И знаменитый, а Присцилла ни одним из этих качеств не обладала. Она была не настоящей. Не по-настоящему клевой. Пиздюки и металлисты, возможно, и думали, что она клевая, но клевые люди так не думали, и все же она болталась с одним из них. Она знала, что он презирает ее, но остальные в клубе этого не знали, и, когда она, пьяная, оказалась в его объятиях и их сфотографировали при выходе, частица его надежности прилипла к ней, равно как и частица ее славы к нему. Подобное было очень в стиле Лос-Анджелеса.

Вокруг дивана психоаналитика

Кельвин был слишком зол, чтобы просто сидеть на диване. Вместо этого он ходил по кабинету, по стенам которого стояли книжные шкафы, и пытался не врезаться в многочисленные предметы интерьера. Прошла целая неделя с тех пор, как он уволил, а затем не смог затащить в постель Эмму, и за это время он достиг состояния бешенства, поняв, что увольнение не помогло и он так и не смог избавиться от мыслей о ней.

Он думал о ней. Постоянно.

И ненавидел себя за это.