Норман

Я уже без помощи меча видел силу и старательно учился у Савлентия тянуть и толкать ее потоки, чтобы потом связывать их в плетения. Помимо этого мы с Маликом и Софьей учились у орка биться на мечах. По словам Храма я уже сносно владел не только мечом, но и мечом в паре с кинжалом. У остальных результаты были похуже, но наметились улучшения. Как говорил орк: «Возможно, кругов через пятьдесят им можно будет позволить сразиться с Торкой».

Гоблин уже немного освоился и даже пытался чем-то помогать, но, кроме как чего-нибудь принести, ему ничего не доверяли. Конюшню он чистил до понятия чистоты, доступной только ему. Иными словами – что чистил, что не чистил. Остальные задания выполнял аналогично. Мне даже временами казалось, что он это делает специально, но, глянув в его преданные наивные глаза, гнал от себя такие мысли.

Кроме занятий у Савлентия и орка, я овладевал стрельбой из лука под руководством Эля. И даже достиг, как мне казалось, определенных результатов, хотя эльф при таких словах морщил свое благородное лицо.

Савлентий вдруг увлекся норанским языком и начал изучать его под руководством Малика, причем учил с необычайной быстротой. Во многом этому способствовали зелья для улучшения памяти, изготовленные Софьей, и обруч-амулет с аналогичными функциями, сделанный дедом совместно с Маликом. В обруч скопировали плетение, накинутое на меня в академии.

– Давите его с разных сторон. Вы видите, он заставляет вас мешать друг другу, – напутствовал орк Софью и Малика, пытавшихся зажать меня в клещи.

Я поднырнул под меч Малика, подрубив его под колено деревянным мечом, провел после этого молниеносную атаку на Софью и нанес ей ряд «смертельных» ударов.

– Ладно, на сегодня хватит. Малик, Норман – на конюшню, Софья – тебя Лекам с дедом ждут.

Пока мы шли с площадки, Софья, огорченная своим проигрышем, съязвила:

– Эн Ровен, – она дней через пять после нашей поездки в город узнала о моем баронстве от брата и теперь часто звала меня так, в особенности когда была не в духе, – а вы, случайно, не ускорялись, когда наносили удары девушке?

– Дорогая эр Шальная, если бы ты была мужчиной, я бы вызвал тебя на дуэль, где за оскорбление вашими подозрениями с превеликим удовольствием добавил бы дополнительных синяков.

Тут же пришлось уклониться от подзатыльника, который мне вознамерилась отвесить хрупкая, но временами такая тяжелая ручка. Я пресек удар, подхватил Софью второй рукой и поцеловал в курносый носик.

– Усюсюсечки! – прокомментировал Малик.

Поскольку мы были уже не единожды пойманы на поцелуях в беседке, скрывать наши симпатии перестали. В результате, кстати, избавились от многих насмешек.

– О, лесная гвардия с учений вернулась, – встретил нас Лекам. – А где старший зеленый?

– Идет где-то.

Малик не стал развивать шутку про зеленых, так как она слетела с его уст, когда появился гоблин, а Храм необычайно болезненно ее воспринял. И хотя все хохотали, неделя, проведенная на ристалище в паре с орком, воспитала уважение к учителю, проявившееся синяками на многих частях тела артефактора.

Мы с Маликом, ступая по первому снегу, выпавшему утром, пошли чистить конюшню. С собой прихватили гоблина, слоняющегося без дела. Толку от него в работе никакого, зато было весело смотреть, как Торка, прилагая все усилия, пытается соскрести подарки полутора десятка копытных. В середине процесса уборки заглянул эльф:

– Женишок, а ты знаешь, когда у твоей невесты день рождения?

– Нет, а когда?

– Кто из нас эльф? Вопросом на вопрос отвечаешь. Не знаешь, и хорошо. – Эль преспокойно покинул конюшню.

Я уставился на Малика.

– Чего? В семидесятый день мокрого сезона.

– Так это же на следующей десятине!

– Я думал, ты знаешь. Вы ведь постоянно о чем-то говорите. Хотя… Забыл. Какие у вас разговоры, только губами чмокаетесь.

Малик увернулся от полетевшего в него скребка и исчез за дверью. Похоже, доскребать придется в паре с Торкой.

После уборки пошел в купальню смыть запах, а заодно обдумать: где брать подарок? По дороге кивнул эльфу:

– Спасибо!

– Я хотел подольше потянуть, чтобы посмотреть, как ты выкрутишься, но не вытерпел, – усмехнулся он.

Я прошел в купальню. Буквально через пять мер дверь приоткрылась. Я не видел, кто там, но точно знал. Трудно сказать, как она определяла, когда я иду мыться, но каждый раз через пять – десять мер приоткрывалась дверь, и изящная ручка, протиснувшись, ставила на скамью кружку с отваром. Затем дверь закрывалась. Я сначала был удивлен и даже хотел поговорить об этом с Софьей, но как-то раз со мной пошел мыться Малик, который все разъяснил одной фразой:

– У нас отец любил отвар после купальни, и мама каждый раз приносила его ему.

После этих слов все вопросы отпали сами собой, и я наслаждался действительно чудесным отваром травницы, обдумывая наши с ней отношения.