Норвежский лес

Спасибо тебе за письма. Наоко читает их с большой радостью. Я – тоже. Не возражаешь?

Извини, что долго не отвечали. Если честно, я немного устала, да и новостей хороших не было. Состояние у Наоко неважное. Недавно приезжала из Кобэ ее мать. Вчетвером, включая меня и врача, обсудили разные вопросы и пришли к выводу, что ей лучше на некоторое время перейти в специализированную больницу и пройти интенсивное лечение, а потом уже опять вернуться сюда. Наоко говорит, что по возможности хотела бы вылечиться, не уезжая отсюда, да и мне будет грустно с нею расставаться, и я даже беспокоюсь. Но, по правде говоря, здесь становится все труднее ее контролировать. Обычно все нормально, но иногда чувства ее становятся крайне неуравновешенными, и тогда с нее нельзя спускать глаз. Потому что не знаешь, что произойдет. Беспокоят явственные слуховые галлюцинации. Наоко затворяется от мира и совсем уходит в себя.

Поэтому я тоже считаю, что ей лучше всего какое-то время полечиться в подходящем заведении. Жаль, но ничего не поделаешь. Как я тебе уже говорила, нужно набраться терпения. Не теряя надежды, распутывать одну за другой все эти нити. Какой безнадежной ни была бы ситуация, у нити непременно должен быть конец. А станет вокруг темно – не двигаться и ждать, пока глаза не привыкнут к этой темноте.

Когда ты получишь это письмо, Наоко уже должна перейти в больницу. Извини, что сообщила тебе в последнюю очередь, – все решилось в считанные дни. Новая больница – неплохая, а главное – надежная. Есть хорошие врачи. Адрес ты найдешь в конце этого письма, теперь пиши туда. Мне пообещали регулярно сообщать о состоянии Наоко, будут новости – дам знать. Хорошо, если смогу порадовать тебя чем-нибудь хорошим. Тебе сейчас нелегко, поэтому крепись. Хоть Наоко здесь нет, пиши иногда и мне. До свидания.

Той весной я написал целую кипу писем. Раз в неделю – Наоко. Иногда – Рэйко, несколько писем – Мидори. Я писал в аудиториях института, дома за столом, посадив на колени Чайку, в перерывах на работе в итальянском ресторане. Будто скреплял этими письмами свою разваливающуюся на части жизнь.

Апрель и май прошли очень тяжко и грустно, потому что я не мог с тобой разговаривать, – писал я Мидори. – Я впервые испытал на себе такую тяжкую и грустную весну. Чем так, уж лучше бы февраль повторился три раза. Хотя от моих слов уже ничего не изменится, но тебе очень идет новый стиль прически. Очень симпатичная. Сейчас я подрабатываю в итальянском ресторане и научился у повара вкусно готовить спагетти. Хочу, чтобы ты тоже их как-нибудь попробовала.