Носферату

Но все было слишком хорошо, чтобы продолжаться вечно. В кармане заверещал мобильник. Моя собеседница мгновенно пришла в себя. Раковина захлопнулась, а жемчужина осталась внутри.

Я поднес трубку к уху.

— Шатов, — заревел Михалыч, — где ты, ленивая скотина?

— В «Скорой», — спокойно соврал я. В конце концов, если бы не мое красноречие, я сейчас был бы именно там.

— Это хорошо, что ты уже в «Скорой», — орал мой начальник, — не придется вызывать, когда я до тебя доберусь! Скажи мне, почему все газеты уже сляпали экстренные выпуски об убийстве саломарца, на каждой странице я нахожу твои фамилию и имя, а у меня на столе до сих пор нет отчета о происшедшем? Не стану слушать оправданий — завтра чтоб была статья, причем такая, какую не выдавить из себя всем журналистам города, вместе взятым, иначе я за себя не отвечаю, Носферату…

Я остолбенел. Муравьева должны были продержать взаперти не менее трех дней.

Ответ напрашивался сам собой — Насяев. Профессор все-таки подставил своего бровастого коллегу, а теперь отдал историю на растерзание журналистам. Павлу Александровичу, по всей видимости, очень нежелательны дружеские отношения с Саломарой. Профессор-физик против целой планеты? Вряд ли.

Назрела необходимость подумать и во всем разобраться. Но голова гудела как улей, все системы организма выбросили белый флаг и кричали «аларм!», а те, что уже не могли, — только мигали по всему телу круглыми красными лампочками. Анна тоже выглядела не лучше, а когда раздался звонок ее мобильного, и вовсе на мгновение побледнела и откинулась на спинку заднего сиденья. Но через мгновение, собравшись с силами, приняла вызов. Она сказала только «Берг слушает», а после лишь кивала, хотя собеседник не мог видеть ее кивков, и изредка произносила дежурное «да» и напряженное «так точно».

Я понял, что, как бы мне ни хотелось, разговор придется отложить. После отравления, взрыва, пожара и боевых действий на личном фронте моей силы воли хватило лишь на то, чтобы, ослепительно улыбнувшись поглощенной чьим-то телефонным монологом Анне, попросить Юла выгрузить меня и корзинку с Экзи возле родного дома, а следователя Берг доставить туда, куда она пожелает.

Но не успел я дотащить свое бренное тело до входной двери, как услышал стук каблучков.

— Шатов, не смей запирать дверь перед моим носом, — угрожающе прошипела она, хотя вид у моей возлюбленной был скорее измотанный, чем озлобленный. Я укоризненно и устало посмотрел на Юла. Тот только пожал плечами, мол, удержать не смог, разбирайся сам.

— Не смею, — честно признался я. — Даже в мыслях не было. Тебя же вроде начальство требует? Нет?

— Во-первых, Носферату Александрович, — сердито объявила она, — начальство требует не меня, а от меня. И требует, чтобы я ни на шаг не отходила и ни на миг не упускала из виду такого ценного свидетеля. Уверен, ты даже знаешь того, под чьим началом тебе и мне теперь работать, потому что ты ему звонил меньше часа назад из квартиры господина Штоффе.

— Санек? — удивленно проговорил я, с ужасом понимая, в какую непростую игру влез.

— Это во-первых… — Анна сделала вид, что не услышала моего вопроса. — Во-вторых, давно ли мы стали на «ты»?

— Во-первых, рад, что у меня теперь такое грозное сопровождение, во-вторых, на «ты» мы перешли в тот самый момент, когда ты хлестала меня, лежащего на газоне, перчаткой по физиономии. Но я, как джентльмен, решил дать даме время привыкнуть к этой значительной перемене в наших отношениях. — Не обращая внимания на недовольное фырканье моей новой коллеги, я отвернулся, поставил корзинку с Экзи на ступеньки и стал ковыряться ключом в замке. Экзи, которому снова стало хуже — поделом, нечего жрать тухлую саломарятину, — сполз с подушки, и его тотчас стошнило. Я проигнорировал страдания пса и продолжил попытки отпереть дверь. По моим предположениям, маман должна была в этот момент устраивать дядю Брутю в стационар, а пускаться в дверях в объяснения с Мартой мне не хотелось.

Но, как гласит одна малоизвестная пословица, помяни немца на ночь и тяни руки в гору. Марта явилась почти следом за моими невеселыми мыслями о ней. Она отперла дверь, избавив меня от угрозы сломать ключ в замке, но явно не торопилась впускать в дом. С танковым лязгом тряхнув накрученной на доисторические термобигуди сединой, Марта кинулась к измученному тошнотой Экзи.

— О, маленький собак! Бедный маленький собак! — запричитала она. И тотчас обрушила на меня поток негодования, совершенно не замечая стоящую рядом Анну Моисеевну: — Бессердечный человек! Я не стану работать в этом доме! Он умирает, а ты ничего не сделал!

Я не стал объяснять ей, что еще полчаса назад ее маленький собак был как кудрявый огурчик и едва не покалечил Юла. Я просто вытащил трясущимися пальцами последнюю сигарету, раскурил, подхватил на руки вялого фокса и сунул сигарету ему в пасть. Он закашлялся и попытался укусить меня за палец.

— Фашист! — крикнула Марта и рванула у меня из рук лохматого пациента. Экзи попытался взвизгнуть, но только горестно засопел, а мы с Мартой едва не скатились с крыльца.