Носитель судьбы

Бенкей играл, а я думал о тропе, что ведет прямо на склон через луга и все более невысокие хвойные кусты, а потом — выше и выше, отвесней, между скалами. Я думал об этом упрямо, продираясь сквозь лес, будто пытаясь создавать эту тропу одной мыслью, будто я сам был Деющим.

И вот кусты отступили, и мы вышли на горный луг, покрытый короткой травой и цветами, и начали восходить все выше. Бенкей продолжал играть, но ему пришлось делать паузы, чтобы отдышаться. Дикие дети выходили за нами из леса, но будто бы неохотно, и чем выше мы поднимались, тем больше их оставалось внизу.

А затем мы увидели пещеру. Узкая черная трещина в отвесной светло-серой скале. Перед самой пещерой я видел почти плоскую полку, засыпанную белым щебнем и камнями странных форм. Оттуда воняло и доносился отдаленный плеск воды.

Бенкей перестал играть, опустил руки и смотрел на пещеру, замерев на месте.

— Мы не можем туда войти, — сказал он спокойно. — Там обитает зло.

— Зло и безумие обитают в этой долине. Тут правит обезумевший бред, и люди превращаются в кастрированных тварей, а язвы и гниющее тело прикрывают цветами. Тут мертвых отправляют на компост, Бенкей, а потом унаваживают ими поля. Это в башне живет чудовище, Бенкей, а не в этой пещере. Ты чувствуешь дыхание ветра? Это проход в нормальный мир. Потому она так его боится.

Он взглянул на меня.

— Мы разведчики, Бенкей, — напомнил я ему. — Мы аскары армии Киренена, помнишь? Помнишь, солдат?!

— Мосу кандо, — ответил он.

Я подал ему конец посоха шпиона. Он с сомнением смотрел на него минуту, а потом протянул дрожащую ладонь, провернул рукоять и освободил меч.

Мы вошли на скальную полку между белых камней и щебня и увидели, что стоим на слое костей из мелких фаланг пальцев, крупных кусков тазовых костей и круглых, поблескивающих черепов.

— Это останки тех, до кого добрались дикие дети, — решил я. — Может, тех, что жили здесь ранее и погибли в битве. Что-то, о чем она не желает ни думать, ни помнить. Нас не остановят несколько старых костей. Пойдем. Увидим ее кошмары, а потом перейдем на другую сторону.

Вход в пещеру был узким и влажным. Мы втиснулись в темноту, в ледяное дыхание, отдающее плесенью и слегка серой. Я высек огонь, поджег факел, и мы пошли.

Сперва я услышал шепоты. Другие, не такие, как шепоты диких детей в зарослях. Были это как голоса, складывающиеся из плеска капель и эха. Голоса, которые звали.

«Пассионария…» — услышал я.

«Ты снова играешь с собой, Пассионария?»

«Любой тебя обидит, Пассионария, любой из них. Всякий разорвет тебя, будешь истекать кровью, Пассионария...»

«Отберут у тебя твое, Пассионария...»

«Ты снова хочешь обжечься? Снова хочешь плакать?»

«Ты снова будешь одна, Пассионария. Будешь истекать в темноте кровью…»

«Всегда сама, Пассионария, снова будет как всегда, когда ты не слушаешься, Пассионария…»

— Ты слышал это? — спросил Бенкей где-то за моей спиной.

Звук наших шагов по камням отражался от потолка, вдали с резким звуком падали капли.

— Это обман, — ответил я. — То же, что и ее сны, которые навещали нас каждую ночь.

Мы шли дальше в мерцающем полумраке, среди странных форм, возникающих из влажной скалы, будто сине-розовые наросты, капающей воды и вездесущего эха. Наши факелы шипели, пламя билось, а мы брели вперед.

— Как для обмана, — сказал Бенкей, — смердит довольно правдиво.

В воздухе и правда вставал тяжелый смрад, похожий на козлиный или на грязное тело, а то и слегка на тухлый творог.

— Это Деющая, — ответил я. — Ее бред воняет, может ранить и обладает весом.

Мы сделали еще несколько шагов, и вдруг тесный коридор, сжимавший нас со всех сторон, отступил, и вот мы смотрим внутрь большой пещеры, все дно которой занимает туша гигантского змея, свернувшегося в клубок, как бухта каната. Было оно толщиной с дерево, нужно было двое мужчин, чтобы его обхватить, хотя я не представляю себе, кто бы в полном рассудке на такое решился.

Змей поднял огромную гладкую голову без глаз, пасть раскрылась и показался красный скользкий язык, затрепетавший в воздухе.

«Ты пахнешь иначе, Пассионария… Но ты наконец-то пришла», — раздалось под сводом.

— Слепой змей, — прошептал Бенкей. — Легко не будет. Это, думаю, не лучший день.

Змей приподнялся высоко над полом пещеры, за головой его раздулся капюшон, усаженный шипами. Мы стояли на узкой полке у входа. Бенкей поднял ладонь и показал: «В две стороны». Мы разбежались, он поднял меч, я обнажил острие копья. Скальная полка с моей стороны закончилась, дальше был лес острых камней и большой валун, а потом — щель в скале. Я бросил туда факел, он загудел в воздухе и покатился по скале, сыпля искрами, но не погас.