Носитель судьбы

Первая гончая прыгнула на бегущего скакуна в убийственном, высоком, прыжке, но вожак встал на дыбы и будто неохотно махнул копытами. Раздался испуганный скулеж, на камни брызнула кровь. Следующий конь вытянул шею и сильно щелкнул челюстями, а потом отправил скулящего пса в полет. Еще одна гончая попыталась атаковать ноги — и нарвалась на мощный пинок задними копытами.

— Хайя! — крикнул Бенкей. — Двое вшивых бородатых вепрей и три собаки! За один день! Дальше! Дальше хватаем коней! Скоро все закончится! Просто вернемся в городок за своими вещами, подожжем его — и можем идти дальше на север!

Но начали опускаться сумерки, и Люди-Медведи растеряли силу духа. Я слышал, как Смильдрун орет, что на обоих перевалах должны гореть костры, а люди — сторожить их до утра. Это мало кому понравилось, поскольку они боялись холодного тумана, выходящего из урочищ, и на миг я понадеялся, что туда могут послать нас — и это был бы неплохой случай для бегства. Но так не вышло, и на перевал отправились ворчащие селяне, которым она за это пообещала по марке серебром.

— Ты сумел бы поймать этих лошадей? — спросил я Бенкея, который посмурнел, увидев, что Смюлле и Смильурф живы, и что их везут в городок на санях, хотя один из них и лежал с белым, как снег, лицом, а второй хрипел и кашлял кровавой пеной.

— Не сегодня, поскольку уж очень они рассержены, — ответил он. — И не завтра. И совершенно другим образом.

— Расскажи мне как, — сказал я на это. — Я же скажу тебе, что мы должны сделать.

И когда мы добрались до городка, я направился прямиком к Смильдрун.

— Я и мой брат Бенкей поймать коней для владетельная Смильдрун, — сказал я, стоя со склоненной покорно головой. — Мы уметь. Мы амитраи. Уметь конь.

— Замолчи, лунный пес! — крикнул Удулай и стеганул меня своим прутом под колени. — Как смеешь ты говорить с Дочерью Земли! С благородной Смильдрун! Что бы ты там не желал пролаять, ты должен сперва сказать мне, а уж я…

И он замолчал, потому что Смильдрун издала какой-то яростный клекот и наотмашь хлестнула его по лицу. Удулай испуганно заскулил, перевернув корыто, и ударился спиной в ворота хлева. Я продолжал стоять с покорно склоненной головой, но зыркал из-под опущенных век, как он вьется в грязи и размазывает кровь по лицу. Эта картина показалась мне страсть как хороша.

— Я и мой брат Бенкей уметь кони, — повторил я. — Хватать для красивая Смильдрун.

Она вытянула вперед большую, красную от мороза стопу и уперлась ею в мой подбородок, поднимая мне голову.

— Говори, малыш, — сказала.

И я заговорил.

Назавтра мы все отправились на санях к молодому леску вырезать жерди, а потом — ставить ограду. И было по-другому, чем обычно, поскольку Бенкей говорил мне, как строить, а я истолковывал Людям-Медведям своим притворно кривым языком. Нам не было нужды работать тяжело, мы руководили и показывали, и лишь порой брались за топоры и ножи для ошкуривания. Получили мы также кашу с кусками ветчины и по кубку кислого молока, а потом и пива, а Удулай держался от нас подальше, ворча себе под нос и горстями прикладывая снег к припухшему фиолетовому лицу.

На следующее утро, когда все было готово, мы вышли за ограду, а за нами другие, с арканами и луками в руках — на случай, если бы нам пришло в голову сбежать.

— Я все сделаю сам, — заявил Бенкей, снимая старую куртку, полученную от какого-то ребенка, и запятнанную рубаху. Остался только в рваных меховых штанах и сапогах. Я смотрел, как он идет по снегу — полуголый, худой и жилистый. Нашел свежий конский навоз и натер им грудь и шею. Мы отправились дальше по камням, через ручей, а потом долго шли по засыпанным снегом горным лугам. Люди-Медведи следовали за нами, но не шумели и держались подальше, как мы и велели.

Табун рыл снег на расстоянии выстрела из лука. Бенкей поднял руку, и идущие следом встали. Он отдал мне свою куртку, шапку и рубаху и приказал ждать, а сам направился прямо к коням.

Вожак застриг ушами, увидев его, издал предупредительное ржанье и топнул, склоняя голову. Но Бенкей шел дальше, разве что теперь совсем медленно. Я слышал, как он тихо тянет какую-то монотонную мелодию, песенку без слов. Когда приблизился к табуну, раскинул руки и продолжал идти — медленным, спокойным шагом.

А потом вошел между лошадьми в самый центр табуна и присел на скалу.

И все. Животные пофыркивали, видя его, но через некоторое время вернулись к добыванию корма из-под снега.

А Бенкей сидел.

Через какое-то время, показавшееся мне целой эпохой — у меня и ноги успели замерзнуть в войлочных сапогах, — он медленно вынул из-за пояса несколько длинных кусков сушеного мяса, поломал их и разбросал вокруг себя. Кони быстро нашли их и сожрали, и еще через какое-то невероятно долгое время осторожно его обнюхали.