Носитель судьбы

Достаточно было вынуть такое вот простенькое устройство из-за пазухи и, нацелив на пса, ударить ладонью о выступающий колышек, вколачивая его внутрь гильзы. Пробка выскакивала, а струя отвара, который разъедал глаза так, что те слезились даже во время его варки, вылетала на морду гончей; собака падала на землю в муках и надолго утрачивала нюх и взор, порой даже навсегда. Тот самый отвар можно было разбрызгивать и на своем пути, окуная в него метелку из тонких прутьев – этого хватало, чтобы на долгое время сбить собак со следа.

Потом мы начали подковывать лошадей и ежедневно проводили их к кузнице, к которой обычно приближаться нам было запрещено. Пользуясь возможностью, Бенкей украл оттуда три гнутых гвоздя, которые потом расклепал и старательно согнул на концах. Сказал, что сумеет открыть таким инструментом любой замок и запор в городке, если только дадут ему немного передышки.

Мы крали куски веревок и старые попоны, которые прятали под седлами.

Везде еще лежали лохмы тяжелого мокрого снега, а там, где он уже растаял, видна была жирная, скользкая грязь или купы сухой желто-бурой травы. В воздухе запахло весной, хотя ничего еще не росло. Случались даже дни, когда тучи расступались, и мы видели кусочки голубого неба и солнце, о котором полагали, что оно успело куда-то пропасть.

Наши зимние войлочные сапоги, что мы носили с военными сандалиями, давно распались, и нам пришлось сделать новые из тряпок, кожи и кусков попоны. Сандалии нам тоже пришлось изрядно отремонтировать, но Бенкей справился с этим без труда, поскольку в армии умел это всякий.

Однажды нам отдали даже наши корзины путников. В связи с приходом весны мы должны были получить новую одежду, Удулай решил, что куда экономней надеть нам ту, которая у нас была, – потому он достал корзины, что до этого времени лежали в сарае.

Я не помню, когда в последний раз радовался чему-то так сильно. Я вынимал все из корзины, ласкал в ладонях мой походный кубок, металлические миски, щипчики для дурры и прочие вещи.

У меня забрали все деньги и раздвоенный на конце ножик для еды, зато у меня были теперь чистые перевязи, плетенный из тростника дождевик, одеяло, запасная летняя обувь, дорожная шляпа и мой шар желаний.

С этого времени я засыпал, сжимая его в ладони, и чувствовал себя так, будто вновь стал самим собой. Будто нужно было вспоминать, кто я такой и куда направляюсь.

А когда я засыпал, сжимая пальцы на холодном металле, то возвращался в страну моего детства. Вновь открывались передо мной белые, разогретые стены Маранахара, в ноздри мои ударял запах пахучих масел, фруктов и уличной еды. Я слышал музыку, гонги и песни жрецов разных вер, слышал слова родного языка. Снова вставали передо мной мои родные: отец, мать-императрица, мои братья и сестры, видел я Айину, Фиаллу, Тахелу и Ирису, моего учителя Ремня, моего проводника и друга Бруса, сына Полынника. Я снова шагал по плитам дворца или по камням моего города, в резком свете солнца; я плакал в тех снах, но когда просыпался, глаза мои оставались сухими, и только при виде почерневших балок с забитыми мхом щелями чувствовал я, как стискиваются мои челюсти.

Когда мы получили корзины, Бенкей настолько расчувствовался, что в глазах его встали слезы.

– Надаку этой страны говорят нам, что время в дорогу, – сказал он. – Это знак. Думаю, что твое предназначение проснулось. Ты снова станешь Носителем Судьбы.

Вечерами мы оговаривали планы побега. По кругу, шаг за шагом, одну вещь, которую нужно было сделать, за другой. Мы решили также, что сделаем это в первую ночь, когда обе луны будут в новолунии.

Из жира, старательно собираемого из супа, и кусочка шнура мы сделали свечи, рассчитали, как быстро они сгорают. Украли мы кусочки белой коры, которые горели исключительно быстро и которые использовали, как растопку.

Бенкей сделал нам пастушьи пращи с ремнями, и мы набрали запас речной гальки.

Дни текли быстро, а приготовления заполняли каждую нашу свободную минуту. И не было тогда прекраснее вида для меня и Бенкея, чем убывающая луна.

– Скоро придет время, когда ночью ты обнаружишь ворота этой башни открытыми, – сказал я Кальгарду. – Лучше приготовься к этому. Я скажу тебе, когда это должно будет наступить. Неделю не будешь получать отравленной еды и снова получишь возможность ходить. Это будет ночь, когда тебе придется доказать, что стирсман остается стирсманом, даже когда он слаб и болен.

– Как… – спросил он, остолбенев и хмурясь. – Только у Смильдрун есть ключ…