Ностальгия

— На войне они все в штаны наложили, слабаки несчастные, — отозвался Гэрри.

Миссис Каткарт упомянула голландцев.

— Очень чистоплотный народ.

— В точности как швейцарцы, — согласился Кэддок.

— Тогда как насчет шведов?

— Холодные люди!

Социализм и суицид. Синие глаза. Автомобили «вольво».

— Фотоаппараты «Хассельблад», — добавил Кэддок, хотя к нему почитай что никто и не прислушивался.

А как насчет знаменитого трамвая Эйнштейна в городе Берне? Видели ли вы северных оленей на просторах Финляндии?

— Индийцы, — вспоминала Шейла, — какие-то скользкие, словно маслянистые. Должно быть, потому, что живут в тропиках. Мне с ними сложно общаться. И еще у них у всех — усы.

— А мне вот вспомнились африканские негритосы.

— А как насчет япошек? Они-то чем живут? Черт меня подери, если я понимаю, — заметил Дуг.

— Они совсем как китайцы, правда?

— Видели бы вы их в Сингапуре! — Норт отошел к окну.

Кен Хофманн собрался уходить на очередную выставку. Похлопал Луизу по плечу; та кивнула, даже не оборачиваясь: иди, мол.

Кэддок сообщил данные по ВНП Японии и по структуре деревни в рамках корпораций. Упомянул мистера Хонду, продукцию «Никон» и «Кэнон».

— Полагаю, все без исключения жестоко разочаровались в арабах, — промолвила Гвен.

Каткарты слыхали, будто арабы — грязный народ.

— Да, верно; глаза б мои на них не глядели.

— В Египте было интересно… — вступилась Шейла.

Тут появился Гэрри: вернулся с автомобильной выставки, на которой давно мечтал побывать. Он бесцеремонно плюхнулся в кресло Хофманна.

— Наших друзей обокрали подчистую среди бела дня, прямо перед пирамидами!

Рассказывают, что в России надо иметь при себе свои собственные затычки для ванны. В Италии и во Франции горячий душ — большая редкость. Мудрые японцы не верят в названия улиц.

Дуг хлопнул себя по колену.

— Так я ж и говорю: чем больше смотришь вокруг, тем больше убеждаешься: не так уж мы и плохи.

— Я считаю, нам очень повезло, — добавила его супруга. — А люди слишком много болтают.

Вот именно! Все единодушно согласились; все поджали губы.

— У нас есть мы, — просто сказала Гвен.

Чистая правда! Смутно ощущаемая данность: своего рода прибежище; утешение, которое никуда не денется.

Все с удвоенным энтузиазмом закивали. И — тишина. Развивать эту тему вроде бы и некуда.

— Ну что ж, повидали мы несколько стран… — начал было Дуг. И, углядев Гэрри, завопил: — Привет, незнакомец!

Вальяжно развалившись в кресле, Гэрри помахал в ответ.

— Однако, похоже, время ты провел неплохо, — улыбнулся Джеральд.

— Однако спасибо.

Вайолет, вторая слева, тихо хихикнула.

Перегнувшись через стол, Борелли шепнул Луизе:

— В Лондоне я раздобуду для вас одну открытку: думаю, вам понравится. — Просто открытка, ничего особенного; один только Борелли, похоже, понимал, что именно ее порадует.

— Какую такую открытку? Расскажите?

— Рисунок Блейка. «Строитель пирамид» называется. Вот и все. Я про него вспомнил, когда о пирамидах речь зашла. У строителя там совершенно фантастический нос. И название удачное, правда?

Луиза кивнула.

— Я вам напомню.

— А старина Гэрри чем-то недоволен, — заметил Дуг жене.

— Да обломался я по-черному!

О чем речь? Да об автомобильной выставке. Прислушивались далеко не все.

— Все двигатели работают, автомобилей почитай что и не видно — дым коромыслом. Я раскашлялся — не продохнуть. Куртка гарью провоняла. Зато поглядел на «FJ» — в идеальном состоянии машинка, в самой глубине стоит; и еще у них есть настоящий «хартнетт», и еще «эдсел». Вот на что стоило полюбоваться! Все остальное — неуклюжие монстры с американских конвейеров.

— То есть «дюзенберги», «паккарды», «биркеты» с закругленным лобовым стеклом и тому подобное?

— Точняк.

— И что, там целая толпа собралась?

Гэрри поднес ладонь горизонтально к глазам, точно уровень воды показывал.

— Хорошо, что мы с тобой не пошли, — воззвала Саша к Вайолет.

— А по дороге назад умудрился заблудиться в подземке! Думал, тут меня банда черномазых и прирежет! Таким палец в рот не клади.

— Эх… — гнусаво посочувствовал Дуг.

Встав из-за стола, Борелли присоединился к Норту у окна. Доктор, скрестив руки на груди, кивнул. Подоспела и Саша; их стало трое.

Еще несколько дней — и прощай, Америка!

— Время просто летит, — вздохнула Шейла.

Вайолет так и зашлась хохотом.

Солнечный луч скользнул через всю комнату и прочертил застеленный скатертью стол.

Рассуждая о том о сем, Борелли несколько раз оглянулся через плечо на Луизу, но та, по какой-то персональной надобности заглянув в сумочку, ушла к себе в номер. Когда Борелли обернулся, увидел он только опустевший стул.

В кругу новых друзей Шейла явила миру изумительной красоты улыбку. Точно огромная птица покидала клетку: вот так же и улыбка обретала свободу. Губы и ноздри растянулись неправдоподобно широко, брови выгнулись дугой, уши отклонились назад. Улыбка Шейлы никогда не отличалась утонченностью. А теперь вот она порою набирала силу среди всеобщего безмолвия, пока прочие сидели, не говоря ни слова; и тогда все начинали улыбаться — при одном только взгляде на Шейлу.