Нова. Да, и Гоморра

— Ничего не делала. Слушала новую запись. По радио.

— Какую запись?

— Новую песню Фауста. Называется «Корона».

— Не слышал ее.

Он посмотрел на миллиметровку и поднял бровь:

— Это ты сама или из книги переписала?

— Вы велели звонить всякий раз, как у меня… случится приступ, верно?

— Да…

— Я сделала, что вы сказали.

— Конечно, Ли. Я знаю, ты держишь слово. Хочешь что-нибудь рассказать об этой песне? Что ты о ней думаешь?

— Очень интересный ритм. Пять седьмых, когда он есть. Но много долей пропущено, и мне приходилось вслушиваться очень внимательно, чтобы его поймать.

— А не было ли чего-нибудь такого, может в словах песни, что могло включить телепатию?

— У него такой сильный ганимедский акцент, что я почти ничего не разобрала, хотя по сути это английский.

Доктор Гросс улыбнулся:

— Я заметил, что с тех пор, как Фауст стал популярен, молодежь часто употребляет ганимедские словечки. То и дело их слышишь.

— Я не слышу. — Она быстро взглянула на доктора и снова отвернулась к книгам.

Доктор Гросс кашлянул.

— Ли, мы считаем, что тебе лучше быть подальше от других детей в больнице. Ты чаще всего настраиваешься на мысли тех, кого хорошо знаешь, или тех, кто пережил нечто подобное и в чем-то похож на тебя. Все дети тут у нас эмоционально нестабильны. А вдруг ты настроишься на всех одновременно? Тебе это может сильно повредить.

— Не настроюсь! — прошептала она.

— Помнишь, ты рассказывала, как в четыре года в детском саду настроилась сразу на всю свою группу и это длилось шесть часов? Помнишь, как тебе было плохо?

— Да, я пришла домой и попыталась выпить йод. — Ли злобно глянула на него. — Я все помню. Но я слышу маму через весь город. Я и незнакомых людей тоже слышу, постоянно! Я слышу миссис Лоуэри, когда она ведет уроки в классе! Я слышу ее! Я слышу людей с других планет!

— Насчет песни, Ли…

— Вы держите меня подальше от других детей потому, что я умней, да? Я знаю. Ваши мысли я тоже слышу…

— Ли, я прошу тебя рассказать, что ты еще думаешь об этой песне, какие чувства…

— Вы думаете, они расстроятся, что я такая умная. Вы не хотите, чтобы у меня были друзья!

— Что ты чувствовала, когда слушала эту песню, Ли?

Она задержала дыхание; губы ее дрожали, желваки на скулах ходили ходуном.

— Что ты чувствовала, когда слушала песню, понравилась она тебе или нет?

Ли с шипением выпустила воздух сквозь сжатые губы.

— Там было три лейтмотива, — наконец заговорила она. — Они следуют один за другим в порядке снижения интенсивности ритма. Последняя мелодическая линия содержит больше пауз, чем остальные. Его музыка состоит из тишины в той же мере, что из звуков.

— И все-таки что ты чувствовала? Я пытаюсь оценить твою эмоциональную реакцию, как ты не понимаешь?

Она посмотрела на окно. Посмотрела на доктора Гросса. Потом отвернулась к полкам.

— Тут есть одна книжка, часть книжки, там это сказано лучше, чем сумею я.

Она начала вытаскивать том из собрания сочинений Ницше.

— Какая книжка?

— Идите сюда, — сказала она, перелистывая страницы. — Я вам покажу.

Доктор Гросс встал со стола. Ли уже ждала его под окном.

Доктор Гросс взял у нее книгу и, нахмурившись, прочитал:

— «Рождение трагедии из духа музыки»… именно в этих диссонирующих тонах заключена смерть…

Ли головой выбила книгу у него из рук. Она полезла по нему, будто он — мебель, а она — зверек. Когда ее рука не цеплялась за его пояс, за ворот рубашки, за плечо, она тянулась вверх. Он ухватил ее, когда она уже вцепилась в подоконник.

А за окном девять этажей вниз.

Она высунулась в залитую солнцем раму. Доктор Гросс дернул ее за ногу, и она упала ему в руки с криком:

— Дайте мне умереть!

Они вместе рухнули на пол, он кричал: «Нет!», девочка плакала. Тяжело дыша, доктор Гросс поднялся на ноги.

— Я хочу умереть!

Она лежала на зеленом виниле, свернувшись клубком вокруг собственных рыданий, прижимая руки к животу.

— Ли, ну как тебе объяснить, чтобы ты поняла? Да, для девятилетнего ума то, что ты чувствуешь, — испытание несправедливо тяжелое. Но надо же с этим как-то смириться, надо как-то жить дальше. Это не выход, Ли. Я хотел бы тебе помочь, Ли. Если ты мне позволишь, возможно, я сумею…

Она, прижимаясь щекой к полу, закричала:

— Вы не можете помочь! Я знаю все ваши мысли, они такие же грубые и расплывчатые, как у всех остальных! Как можете вы — вы — помочь тем, кому страшно оттого, что у них в голове сформировались неверные ассоциации! Как? И я не хочу блуждать и в ваших страхах тоже! И я не ребенок! Я прожила больше лет, видела больше мест, чем десять таких, как вы! Уходите и оставьте меня в покое…

Боль, ярость и музыка.

— Ли…

— Уйдите! Пожалуйста!

Вконец расстроенный доктор Гросс захлопнул окно, запер его, вышел из комнаты и запер дверь.

Боль, ярость… сквозь хаос пробивалась привязчивая мелодия «Короны». Кого-то — не ее, кого-то другого — везут в больницу, он плывет во тьме боли, и ему грезятся те же звуки. Обессиленная, все еще плачущая, она впустила это в себя.