Мы с Ником давно перестали удивляться тому великому разнообразию мусора, который через живую изгородь бросали на наш участок прохожие. Все это было частью привилегии жить в той части Лондона, которая еще и наполовину не превратилась в тот район, каким станет когда-нибудь. Иногда это были куриные косточки, брошенные проходящими мимо школьниками, иногда — ставочные квитанции неудачливых игроков. Однажды сквозь жалюзи на окнах спальни я наблюдала, как запоздалый алкаш сидел в полночь на нашей ограде и смешивал напиток, что-то напевая при этом. На следующее утро я нашла на том месте аккуратно поставленную пустую бутылку из-под водки, будто ждущую, когда ее уберет бармен. Вскоре после того, как мы сюда переехали, кто-то зашвырнул на нашу цветочную клумбу кожаный портфель, набитый порнографическими журналами, так что мы от души веселились оттого, что извращенец твердо решил-таки расстаться со своей пагубной страстью именно у наших ворот.
С высоты своего роста я не могла рассмотреть, что было брошено на участок сегодня, но, когда разворачивала коляску, чтобы взглянуть получше, под колесом скрипело что-то твердое. Сначала я подумала, что это какое-то гигантское насекомое, и страшно испугалась — под тяжестью сетчатой сумки для покупок, подвешенной к коляске, на земле словно развернулись блестящие черные подкрылки.
Я так давно не видела ничего подобного, что мне понадобилось какое-то время, чтобы понять наконец, что же это такое. То, что я вначале приняла за блестевшие внутренности, было окружено осколками пластика — я раздавила старую магнитофонную кассету. Мысленно вспомнила, как открывается крышка плеера, как в деку вставляется кассета, как потом крышка вновь закрывается, и меня охватила ностальгия. В нынешнем своем состоянии я чувствовала симпатию к любому артефакту, пострадавшему от чего-то более нового и блестящего.
Но когда я наклонилась, чтобы собрать обломки, эта симпатия сменилась на холодную, пульсирующую тяжесть в сердце. Стикер с полумесяцем, желтые звезды, красная гитара. Надписанная от руки этикетка испачкалась и выцвела. Я тупо смотрела на пленку, опутавшую мои пальцы, будто это была кровь.
Одна из наших кассет. Из тех компиляций, что мы — Винни, Хелен и я — записывали друг для друга в школе. По почерку можно было догадаться, что она принадлежала Хелен.
Оступившись в своем согнутом положении, я упала назад и больно ударилась копчиком об острый бетонный угол крыльца. На нижней губе появились капельки пота, они же покрыли мои виски и ладони. Я не отрываясь смотрела на магнитофонную ленту на своих пальцах. Отступив на шаг в сторону, сплюнула желчь, наполнившую мой рот.
Кассета принадлежала не Хелен, а Винни.
И в ее появлении было предупреждение.
Над нашими головами пролетел самолет, и Лайла весело заворковала.
Поверх ручки коляски я увидела ее голубые глаза — улыбающиеся, но в то же время недоуменные. Я мгновенно вскочила на ноги, чтобы успокоить ее. При этом рукавом вытирала свой мокрый подбородок и одновременно стряхивала с рук черные путы. Бросила пластиковый корпус кассеты на землю и яростно растоптала его ногами. Потом, до того как Ник вернется домой, уберу.
В парк я отправилась с ощущением, что на меня напали. Прошлое, от которого я так сильно старалась отгородиться, появилось прямо на крыльце моего дома.
Когда Ник вернется домой, я расскажу ему о Мэгги и Винни. Я расскажу ему все и о селфи, и о Фейсбуке, и о фотографии на экране компьютера. Он о ней ничего не говорил, но наверняка видел. А вот про кассету с музыкой я промолчу — чтобы объяснить ее появление, придется рассказать больше, чем я была готова выдать.
В своем рассказе я дошла до того момента, когда Мэгги, гулявшая с Лайлой, встретила в кафе женщину.
— Здорово, правда? — совершенно механически произнес мой муж, глядя на телевизионный экран и поглощая овощи из своей тарелки. — Мэгги все лучше и лучше узнает наш район. Тим говорил, что она очень много времени проводит здесь, — он думает, что, может быть, таким образом она хочет окончательно перебраться к нему…
— Но женщина… — заикаясь, прервала его я. — Мэгги не… Это была не просто случайная встреча…
Ник нехотя повернул голову в ту сторону, где в углу дивана сидела я — его лицо было намеренно пустым, а глаза ничего не выражали.
— Только не начинай, — просто сказал он. Посмотрев на вилку в руке, откашлялся. — Прошу тебя, не сегодня.
— Почему ты не на моей стороне? — спросила я высоким и печальным голосом.
— Марго, я всегда на твоей стороне. Но не хочу, чтобы ты загоняла себя. — Он поднял руку, чтобы накрыть мою, но я убрала ее еще до того, как его пальцы коснулись моих.