Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

3 сентября 1939 года над Лондоном завыли сигналы воздушной тревоги; мешки наполнялись песком, тысячи детей эвакуировались из столицы в сельскую местность. Они толпились на платформах лондонских вокзалов, сжимая коробки с противогазами, а в небе над ними разразилась чудовищная гроза. Все это необычайно сильно отличалось от атмосферы 1914 года. Не было никакого ликования, никакого энтузиазма. А то, что было, писательница Вера Бриттейн описала так: «Случилось ожидаемое, и все приняли это с философским пессимизмом».

29

Большие перемены

Если и вправду в Англию пришла война, то сделала она это как-то на удивление робко. К возможным последствиям налетов готовились очень интенсивно – в одном только Большом Лондоне оборудовали два миллиона больничных коек. Однако целых восемь месяцев никто не видел, не слышал и не ощущал ужасных бомбардировок. Слухи о войне едва доносились. Затемнение работало, дети приготовились к отъезду, для населения ввели продуктовые пайки, но где же враг?

А у врага хватало других забот. Вплоть до 1938 года нацисты не рассматривали перспективу войны с Британией всерьез. К примеру, они даже не попытались определить самые уязвимые или самые значимые объекты. Германская разведка проявила не характерный для нее любительский подход. В любом случае, прежде чем ввязываться во что-то другое, надо было закрепить за собой Польшу. Польша, чья армия сочетала большую храбрость и скудное вооружение, очень скоро пала и сгорела. Поляки очень радовались тому, что Британия объявила войну агрессору, вот только пока на польские города падали бомбы, британские и французские дивизии во Франции ничего не предпринимали. По численности войска союзников превосходили противника в соотношении два к одному, и тем не менее все их достижения сводились к краткосрочному вторжению в Саарскую область, принадлежащую Германии. В действительности это «вторжение» лишь убедило немцев в нерешительности союзников (если вдруг требовались еще какие-то доказательства). Главнокомандующему польской армией передали, что линия Зигфрида[61] прорвана и операцию «необходимо отложить». Первое было просто ложью, а второе – одним из тех горьких эвфемизмов, которые будут характерны для всей войны. Так почему же Британия и Франция, обязанные по договору «в течение двух недель» выступить против Германии, продолжали стоять в стороне? Французы под командованием генерала, полагавшегося на стратегию предыдущей войны, чувствовали себя неготовыми, а британцы по-прежнему не могли прийти к единому мнению.

В это время один немецкий государственный деятель написал: «Фюрер и Геринг намерены стереть польскую нацию с лица земли. На большее нельзя даже намекнуть в письменном виде». Однако и скрытое безумие, и мстительная жестокость вскоре станут очевидны всем. Изначально оккупанты воспользовались замешательством завоеванного народа; чудовищная жестокость перемежалась с лицемерными жестами примирения, особенно в том, что касалось евреев. Даже насильственное перемещение в искусственные гетто позиционировалось как акт защиты иудейского меньшинства от гойского окружения. Однако по отношению к остальным полякам политика немцев сразу была абсолютно прямолинейна. В огромных количествах их выселяли из собственных домов и гнали на восток, расстреливая по дороге как бы между делом. Ставилась важная задача – уничтожить культурных лидеров, поэтому интеллигенцию отправили в расход вслед за деловой элитой и знатью. Особо жестоко расправлялись со священниками.

Со временем всем, кроме немцев, запретили пользоваться автобусами, ходить в театры, на концерты и даже в храмы. Оккупанты намеревались уничтожить или изгнать практически все население, оставив лишь жалкое «охвостье», чья единственная участь – поставка рабской силы для Великой Германии, тогда как территория страны «освободится» для расселения немцев. Польским детям давали крайний минимум школьного образования, причем важнейшей «образовательной» задачей было внушить им представление о собственной неполноценности по сравнению с завоевателями. Эту политику возьмут за образец для всех будущих завоеванных регионов. Началась зачистка от всех элементов, признанных «негодными», «нежелательными», «дегенеративными» или «бесполезными». В бранденбургском пригороде открылся центр эвтаназии, где умерщвляли психически больных людей.

Те англичане, что внимательно слушали радио и чутко улавливали знаки, испытывали тревогу и страх: стремительное наступление Германии вызывало оторопь, все боялись, что блицкриг (молниеносная война) вскоре обрушится на их страну. Сам термин как бы намекал на сменяющие друг друга шок, ужас и разрушение, характерные для подхода Германии к войне. Уже скоро Британии предстояло испытать на себе силу первой наступательной волны. Гитлер жестоко дразнил следующую жертву. На одном митинге он заявил: «Все они там в Англии задаются вопросом: “Когда он придет? Когда он придет?” И я говорю вам: “Он приближается”».

* * *