В глазах своих соратников Уайтхаус представала храброй и порядочной христианкой, которая пыталась выкорчевать заразу, проникшую из развлекательной сферы в каждый английский дом. Для оппонентов она была узколобым человеком, стремившимся остановить и даже повернуть вспять любой рост свободы выражения и социального прогресса. Истина, вероятно, не так груба: по-видимому, она искренне верила, что быть христианином означает быть теократом. При этом влияние Уайтхаус оказалось заметнее, чем смели надеяться ее сторонники. Ее кампания «Право ребенка быть ребенком» спустя много лет привела к принятию Закона о защите детей.
В своем убеждении, что дикие цветы всегда не более чем сорняки, она часто нападала на самые вроде бы безобидные телепрограммы. Ее глубоко тревожили насилие и секс, и, когда она увидела, как в одном шоу, которое она ошибочно приняла за передачу для малышей, инопланетное растение удавило одного из персонажей, она сочла своим долгом выразить протест. Жаль, ибо у нее и протагониста сериала «Доктор Кто» много общего. Оба – аутсайдеры, возмутители спокойствия, рассматривающие себя как целители, и оба стремятся серьезно вмешиваться в вопросы, которые, с их точки зрения, могут иметь большие моральные последствия.
Некий человек обнаруживает себя запертым в чужом и примитивном мире. Его корабль, пересекший столько других земель легко и стремительно, теперь скрипит и трясется. Пока традиционный задел не нуждается в представлении, но вот наступает момент любопытной аномалии. Корабль этого человека меняет внешний облик, чтобы соответствовать окружающей обстановке, однако что-то идет не так, и он застревает в форме полицейской будки 1960-х. Его история начинается с затруднительного положения, да и из чего вообще состоит любая история, как не из череды затруднительных положений? «Доктор Кто» рождался тяжело и с трудом пробивался от сценария к экрану. Первая серия вышла в 1963 году, но к концу десятилетия сериал превратился в объект всенародного обожания. Ценности, транслируемые в сериале, лучше всего описываются словом «домашние», а центральный персонаж – эксцентричный и малопривлекательный человек. Английский ответ Супермену выглядел и мыслил скорее как Бертран Рассел.
Это была часть более широкого тренда, различимого даже в «Заводном апельсине»: «белое каление», то есть бешенство и ярость, порождало лишь металлических монстров. Лучше всего мы видим это в расе далеков. Теоретически они могли быть комичными – с их броней, похожей на перечницу, рукой-манипулятором с подобием присоски, глазом, посаженным на длинную штангу, и особенно скрипучим голосом, напоминающим говор сержанта-кокни. Однако вместо этого они внушали ужас, так как под металлическим корпусом скрывался отвратительный результат евгенических экспериментов. Создатели сериала намекали, что эта чудовищная пародия на человечество воплощает нашу общую судьбу, если науке дадут право властвовать безраздельно. Вновь и вновь Доктор должен вступать в противостояние с суевериями запуганных рас, чьи лидеры внушили им послушание через страх перед наказанием богов. Чудеса разоблачены как научные фокусы, а боги оказываются простыми компьютерами. Доктор как бы исправлял миссионеров Викторианской эпохи, утверждая торжество фактов над верой.
Другим его великим врагом был империализм. С помощью отваги и мудрости Доктору снова и снова удавалось обыграть его и задавить массовое желание завоевывать и поглощать, но окончательной победы так и не получилось. Зло вновь рефлекторно набирает силы – на экране и в жизни. А Доктор не супергерой. Не считая его долгожительства, все, что есть у него в распоряжении, – интеллект, грубоватый юмор, смелость и иногда немного донкихотского сострадания. Доктор с его манерами, акцентом и остроумием – сугубо английское создание. Есть большое искушение услышать в его интонациях эхо того, что один журналист назвал «благонамеренным послевоенным патернализмом»: Британия больше не правила миром, но, возможно, могла его исцелить. Так бесспорно проявлялся самый дух 1960-х.
Визуальное искусство тех лет явилось результатом образования, полученного в 1950-х. Укорененное в 1957 году, с тех пор это дерево росло быстро, как ива. В десятилетие потребительства искусство стало публичным. Критик Роберт Хьюз как-то заметил, что в любом столкновении поп-культуры и искусства последнее обречено на поражение. Ну что ж, тогда искусство станет поп-культурой; этот новый дух воплотился в зданиях, обложках музыкальных альбомов, рекламных логотипах и театральных декорациях.