Новая Инквизиция

Обратно тянулись, матеря пиротехников-отморозков: вконец распустились, ни праздника без членовредительства не обходится, вечно кому-нибудь что-нибудь оторвет или выбьет, на Новый Год вообще спалили ракетой арку Генерального штаба – хана и лошадкам, и колеснице. Радовались, что нынешний казус произошел на просторном бульваре, примыкающем к большому скверу, – на тесных, стиснутых домами питерских улицах точно бы случилась ходынка, передавили бы к чертям друг друга. А так – несколько помятых да слегка потоптанных, да пара-тройка сметенных с лица земли лотков… Бывает хуже.

… Маша-Диана уже ждала в машине. Лесник плюхнулся на сиденье, показал измазанный землей сверток, содрал с лица мокрую от пота чеченку.

– Возвращаемся. И объезжай эту гулянку подальше, хватит на сегодня праздников жизни.

Далеко они не уехали. Ожил оставленный на сиденье мобильник.

Голос Анны – плывущий, ломающийся, с трудом узнаваемый:

– Тимо… Андрей! Скорее приезжай! Я только что убила человека…

Отбой. Короткие гудки.

– Я не знаю, Юзик, как можно вычислить Черного Мессию. И никто не знает. Когда он появится – я думаю, мы поймем. Если останется, кому понимать.

– Леша, я сейчас чувствую себя человеком, сколотившим на скорую руку по велению свыше ковчег – при этом ни на секунду не веря в возможность потопа. Стоит ковчег у дома – и ладно, можно заняться другими делами. Только вот что будет, когда начнет прибывать вода? Может, в бортах такие щели, что никакие помпы не помогут. А тучи все гуще и гуще…

– Ковчег держали на воде не помпы, Юзик. Вера.

– Это все слова, красивые слова. Меня интересует информация, способная помочь в работе. Кем будет Темный? Человеком? Тенятником? Новой, неизвестной разновидностью нелюди? Как и где произойдет его инициация? Можно ли Мессию распознать заранее? И что конкретно значат слова пророчества: «и люди шли за ним»! Как это применить к сложившейся обстановке? Мало ли за кем люди ходят… Я допросил в свое время десятки апокалипсистов – но и они понятия не имели, на кого работали. Мессия, и все. Дескать, все по воле Божьей, и Апокалипсис, и приход Темного, и Последние Дни – стало быть, надо способствовать, активизировать всех латентных, которые могли бы спокойно прожить и умереть, никого не тронув… И активизировали… А всех несогласных с их доктриной норовили перестрелять… На тебя ссылались, кстати. Правда, пореже, чем на волю Божию.

– Они ошибались в одном, Юзик…

– Лишь в одном?! В чем же?

– Путали Божью волю с Божьим попущением…

– И то ладно. С Вышним Престолом оперативными методами не потягаешься… Значит, Божью волю реализовал я – прикончив всю их компанию?

– Не знаю, Юзик… Мне иногда кажется, что про тебя Он просто позабыл…

Все стулья (кроме двух) были положены сиденьями на столы, и их ножки топорщились, как кости неведомых животных. Каждое слово собеседников отдавалось в пустой столовой зловещим эхом.

– Меня зовут Петраков, – сказал сторож.

– Тебя зовут Алябьев, – повторила Жозефина Генриховна. – Посмотри сюда. Читать-то не разучился?

На стол легла небольшая фотография, скопированная из уголовного дела. Надпись в правом нижнем углу извещала, что снимок запечатлел для вечности не кого-либо, но Алябьева Г. С.

– Это не я, – сказал сторож неуверенно.

Действительно, лицо на фотографии, при внешней схожести черт, было другим – более похожим на морду хищника, попавшего в капкан. Мелкого хищника, но опасного.

– Ты, ты… Настоящий ты. Алябьев.

Сторож молчал, смотрел мимо Жозефины Генриховны – на что-то, видимое только ему. Может быть, на Вечность.

Де Лануа достала еще пачечку фотографий, протянула сторожу. На первой была миловидная молодая женщина. На остальных – она же. Но по частям. Последняя жертва Соловья, не успевшая попасть в стеклянные банки.

– Смотри, смотри… Это Ирина Барсова. Ты расчленял ее больше суток. Живую. Сначала ноги, по очереди. Потом руки. Накладывал жгуты и прижигал раны. А когда Ира приходила в себя, ты убеждал ее, какое это счастье – умереть вот так. И спрашивал, что она чувствует. Но она не могла ответить. Чтобы не кричала – ты первым делом рассек ей гортань и связки и вставил для дыхания обрезок шланга от стиральной машины. Так оно было, Алябьев?

Жозефина Генриховна говорила негромко. Слова падали размеренно, и чувствовался в них некий ритм, убаюкивающий и будоражащий одновременно. Гипнозом это не было. Жозефина не нуждалась в кукле, которую надо постоянно дергать за веревочки. Наоборот, держаться от Петракова-Алябьева стоило подальше. Это не Марат – не хитрая лиса, бесподобно умевшая запутывать след. Хорошо, если Соловей продержится на свободе месяц – снова став Алябьевым. Хотя, может, охота протянется немного дольше – если у сторожа хватит ума скопировать манеру Мозговеда… В любом случае у колдуньи будет запас времени – и оружие против врагов. Она снова получит свежие, теплые человеческие внутренности…

Петраков молчал, перебирал фотоснимки. Руки подрагивали.

– Это был шланг не от машины, тот больно толстый, – Сказал он глухо, – это был шланг от душа…