Новая хронология Греции

А что абсолютно?.. Хотите знать? — пожалуйста. Абсолютно то, что родился я (допустим) в 1970 году. Так написано в моем паспорте, так утверждают мои родители и бабушки, и никакая в мире сила не заставит меня разувериться в этом. Это мое знание неизмеримо весомей всех "дважды два четыре", всех относительно верных догадок любой науки, ибо оно, повторяю, — абсолютно. Впрочем, любой?.. Нет. Существует одна наука, наделенная тем же даром абсолютности, что и мой паспорт, связанная с ним цифирью лет — датами событий. Разница только в том, что мой паспорт — коротенький учебник истории, он содержит всего одну дату. Всего одну крупинку абсолютной истины. А в толстой книге по истории таких крупинок рассыпано много. Тем более, что подтверждена их истинность не малочисленными свидетелями — моими родителями и бабушками, а тысячами и тысячами ученых-историков. Есть, конечно, приблизительности и там, когда речь заходит, например, о Гомере. Но зато с большинством личностей и событий все ясно. Например: когда родился и когда умер Диоген? — вот они, точные цифры. Заодно и точные детали: глядите-ка, жил-то он, оказывается, не в бочке, а в гигантском глиняном кувшине, предназначенном для хранения зерна; и когда мальчишки-хулиганы камнями расколотили его знаменитое жилище, афиняне отшлепали их ремнем и в складчину соорудили ему новый кувшин, чтоб не потерять важную статью дохода, чтобы было что, кроме Парфенона, показывать тогдашним интуристам.

Вывод простой: вы можете покушаться на любые "незыблемые" законы кристаллографии или психоанализа, почвоведения или теории больших чисел, — это я вам легко прощу, даже порадуюсь вместе с вами. Но не вздумайте стронуть ни одну точную дату в истории! Ибо ее точность — единственная моя опора в этом неустойчивом мире научных иллюзий и псевдонаучных химер.

Есть и еще одна причина, тоже психологического свойства. Все прочие науки, кроме истории, имеют дело с абстракциями — выжимками из реальности, и только история — с самой реальностью. Ибо, например, битва при Гангуте была, в некий далекий год и день, для ее участников настолько же незыблемой реальностью, как для меня реален сегодняшний день. И если я, допустим, человек совсем не научного склада, тогда любые абстракции мне скучны и непонятны, и только в священной для всех нас науке истории чувствую нечто родное и близкое.

"Священной"… Не случайно, должно быть, проскользнуло сюда это слово. Ибо издавна в языках многих народов Истина (с большой буквы), присутствие которой мы предполагаем в большинстве исторических данных, — одно из имен Бога. Поэтому история, в наших глазах, священна. Божественна. Неприкосновенна. Конечно, мы знаем, что и над ней в недавнее время вдоволь поизмывались, вымарывая из нашей недавней истории многие имена и важные страницы, изображая черное белым, и наоборот. История — великомученица. Но мы видим также, что проходит несколько десятков лет, и все становится на свои места, восстанавливая и навеки утверждая Истину.

Итак, приходится признать, что в психологическом плане наука история сродни религии. Кстати, и ученых-историков вполне можно сравнить со жрецами: они настолько же ревностно встречают в штыки любые еретические мысли. Выглядит так, будто картина всемирной истории — создана (священная книга — написана), ее можно срисовывать, копировать, но не вздумайте менять композицию или, хуже того, предлагать совершенно иную картину. Допустимо только освежать поблекшие мазки и прорисовывать детали там, где они были упущены прежними иконописцами. Заметим, представители других наук гораздо более терпимы, и если математики предпочитают уворачиваться от доморощенных трактатов с доказательствами Великой теоремы Ферма, а физики — от таких же трактатов по космологии, подсовываемых слушателями публичных лекций и семинаров, то потому лишь, что они давно объелись этими тетрадками, где уже на второй странице непременно притаилась принципиальная ошибка, сводящая на нет весь труд. Однако физик встретит одобрением любую по-научному грамотную космогоническую концепцию, даже если она конфликтует с его собственной теорией. В физике открыт простор для борьбы идей. В истории (если иметь в виду такие же масштабы) — нет.