– Спасибо. Это мне очень поможет. И не будем больше про тот августовский день. Но вы не против поговорить о чем-то еще что случилось, прежде чем вы покинули Глазго и В. И. Логана?
Она слегка пожала плечами.
– Что ты хочешь знать?
– Про остров. Ахлан. Не могли бы вы о нем рассказать?
Раздался резкий щелчок, и мы обе взглянули на магнитофон, который выключился автоматически. Я потянулась к нему:
– Все в порядке, у меня есть запасная кассета в сумке.
– Я бы чего-нибудь выпила. Рот совсем пересох.
Я поднялась.
– Принести вам еще воды? Или еще чего-нибудь?
– Почему бы тебе не найти Клариссу, тогда мы все сможем сделать перерыв.
Было слишком рано. Мы едва провели вместе час, и я знала, что после перерыва ей наверняка нужно будет вздремнуть. Должно быть, мое разочарование было заметно, потому что она слегка улыбнулась тонкими губами.
– Ох, не волнуйся. Мы вернемся к острову. Я обещаю, мы вернемся к Ахлану.
Когда я постучалась в дверь, Клариссу это не удивило.
– Она поднялась в шесть, а потом рылась в своих записях, приводила их в порядок, делала заметки, бормотала себе под нос. Готовилась к разговору. Чуть не откусила мне голову, когда я предположила, что вы можете сегодня не приехать из-за погоды. «Конечно, она приедет! Она должна приехать!».
Странно, но при мысли о том, что они вдвоем обсуждали меня за моей спиной, меня начало трясти, хотя в этом определенно не было ничего странного или зловещего.
– Какая жалость, что вы проделали такой долгий путь ради такого короткого визита… а давайте так: вы останетесь сегодня на обед, а после вернетесь к разговору с мамой?
– Это было бы замечательно – если она к такому готова.
– Я уверена, если нет, она вам скажет, – усмехнулась Кларисса.
За свежеприготовленным кофе – без кофеина в случае Хелен – и кусочком яблочного пирога мы продолжили разговор о жизни Хелен Ральстон, перепрыгнув через несколько десятилетий – в Лондон, ко временам бомбежек и короткой интрижки с Робби, пилотом-истребителем, который был значительно моложе нее. Он был отцом Клариссы, но не дожил до того, чтобы увидеть своего единственного ребенка. Я удивилась, узнав, что Клариссе шестьдесят, и честно сказала, что она выглядит куда моложе. И все же она родилась во время войны у скорбящей матери-одиночки.
– Я дала ей имя по «Миссис Дэллоуэй», – пояснила Хелен. – Читала эту книгу, пока лежала в больнице – по правде, прочитала три раза. Это был мой единственный способ отвлечься, окно в довоенный мир, в Лондон до того, как на него упали бомбы, до того как…
Замолчав, она быстро заморгала, и дочь погладила ее по руке.
Воспоминания Хелен о войне остались яркими. Описания времени страха, однообразия, лишений и страсти были полны деталей и подробностей, которых мне не хватало, когда она говорила о более ранней жизни. Говорят, когда становишься старше, прошлое кажется ближе, и его проще вспомнить, чем недавние годы. Но в каждой жизни, должно быть, есть периоды, которые хочется забыть, и другие, которые сохраняют яркость от постоянных воспоминаний. Очевидно, Хелен не хотела потерять и одной-единственной драгоценной секунды из короткого времени, проведенного с отцом Клариссы – по тому, как слушала, улыбалась и соглашалась дочь Хелен, стало ясно, что она все это уже слышала прежде, – но связь с Вилли Логаном оказалась иной. Может, она была слишком несчастлива, может, ее чувства и действия не соответствовали более поздним представлениям Хелен о себе. Я легко могла представить, что она не хочет вспоминать, насколько беспечной и легкомысленной девушкой была, неважно, она соблазнила преподавателя, или он ее. По моему опыту, подобная связь в подобном возрасте вызывает слишком сильные эмоции, слишком влияет на жизнь, чтобы ее забыть, но я подумала, что если что-то и способно стереть все с грифельной доски, так это переживание на грани смерти.
Несмотря на заявление Хелен, что мы должны продолжать, запас ее сил явно иссякал, и я присоединилась к Клариссе с настоянием, что ей нужно лечь.
– Я останусь, – пообещала я. – Кларисса пригласила меня на обед. Пока вы отдыхаете, я почитаю. Если вы справитесь, мы сможем проговорить весь вечер. Я принесла много кассет.
Хелен с этим согласилась.
– Поднимись со мной. Я дам тебе кое-что почитать. Покажу тебе письма.
Кларисса вернулась к работе, а я медленно поднялась по лестнице вслед за Хелен.
– Я вела дневники, – сказала она, приостановившись наверху лестницы, чтобы перевести дух. – А еще есть автобиографический роман. До сих пор я не хотела, чтобы его издали, но теперь, может быть… ты могла бы сказать мне, что об этом думаешь.
Ее комната оказалась темной и узкой – обычная спальня, да еще сжатая книжными полками на каждой стене. Одно затененное окно за шторами. На полках в два ряда стояли книги, блокноты и папки. Остальную мебель составляли кровать, маленький гардероб, прикроватный столик и что-то вроде письменного стола или туалетного столика, но в такой степени заваленное грудами косметики, бумаг, лекарств, блокнотов, салфеток, книг и ручек, что едва ли его теперь использовали в качестве первого или второго.