Новая лирика. Годы

Чтоб только прикрыть. Спасти.

И если я в чём-то грешен,

Прости ты меня. Прости.

Вершина

Стали боги мои убоги—

Не могу одолеть дороги.

Не могу одолеть дороги,

Не могу перейти пороги.

А пороги мои — отроги,

Это к ним я веду дороги.

Всё казалось — вершина рядом.

Хоть рукой ее гладь. Хоть взглядом.

Шаг ступить — и свершится чудо:

Всё увидеть смогу оттуда.

Но чем ближе мои отроги-

Тем всё круче наверх дороги.

Огонь

Что есть огонь? Плясун бесстыжий?

Чуть-чуть попляшет да уйдёт?

А он всё пляшет — неслух рыжий,

Покуда ноги не сведёт.

Что есть огонь? Злодей кромешный?

Уж больно хваток. Да горяч.

Злодей? А может, шут потешный?

Так насмешит тебя, хоть плачь.

Что есть огонь? Транжира броский?

Мот, прожигающий добро?

Иль нищий в латаных обносках,

В лоскутьях, блещущих пестро?

Что есть огонь? Поэт отважный?

Светло слагающий стихи?

Или завистник авантажный

И мститель за свои грехи?

Что есть огонь? Владыка вздорный?

Ревнитель всех своих затей?

Иль собеседник добротворный

До каждой искорки своей?

Так что же всё-таки есть пламя?

Паденье? Или торжество?

Огонь мы выдумали сами.

И сами

пестуем

его.

Дирижёр

Как эти руки сняли молнию с чёрной тучи?

Ветер остановили. Сдвинули в реках лёд.

Слышишь, обвалы грома падают навзничь с кручи—

И над весенним миром солнечный шар поёт.

Солнце звучит всё ярче. Ритмов идёт круженье.

Трепетным сгустком света кажется каждый звук.

Какую же надо выстрадать силу воображенья,

Чтоб сотворить вселенную мощью вот этих рук?

А человек руками снова взмахнул. И снова.

И отступила где-то вечная мерзлота.

И почему-то чище стало людское слово.

И отчего-то в душах вспыхнула доброта.

Сколько он отдал людям, чтобы достичь зенита?

Нежным был. И суровым. Нянчил огонь. И лёд.

И партитура жизни вся перед ним раскрыта.

И в отголосках бури сердце его поёт.

Предел

А где пределы у предела?

И не на то ль он есть — предел,

Чтоб не редела, не скудела

Неистощимость новых дел?!

А есть ли сущему граница?

Где заповедная черта,

Когда в любом из нас гранится

Святая запредельность та?!

Перешагнуть. Переумножить.

Рвануть за дальнюю черту.

И так светила потревожить,

Чтоб закачало высоту.

Я не скажу, что все мы боги,

Чтo все при счастье. На коне.

Но те, кто не нашли дороги,—

Так это по своей вине.

Ведь у предела нет предела.

Он для того и есть — предел,

Чтоб не редела, не скудела

Неистощимость новых дел.

Осенняя ночь

А вчера здесь луну хоронили.

Вот на этом пригорке. Вот тут.

Ветры в колокол чёрный звонили

И сейчас всё метут и метут.

Я стою у дороги. А рядом,

Окаянно сбиваясь с пути,

Две звезды пробираются садом

И не могут друг друга найти.

Только мне ничего здесь не надо.

А когда-то, не очень давно,

Сквозь зубчатые прорези сада

Мне всегда здесь светило окно.

И светило оно. И светало.

А потом заугрюмилось вдруг.

И погасло. И холодно стало.

И деревья сомкнулись вокруг.

С той поры здесь заглохли тропинки.

Почернели узлы на коре.

И ни зги. Ни следа. Ни светинки.

И осенняя ночь на дворе.

Глаголы

В мире много неустроенного,

На сыром песке построенного,

На крутой беде замешенного,

Добрым словом не утешенного.

В мире много недосказанного,

К зыбким домыслам привязанного,

Кривотолками калеченного,

Прямотою не примеченного.

И мире много неизведанного,

Разжиревшей ленью преданного,

Без внимания оставленного,

Человечеству не явленного.

В мире много неоплаченного,

В пустяках легко растраченного,

В суете сует схороненного,

На сухой пустырь уроненного...

Тайна

Какие тайны постигаем,

Как раздвигаем окоём,

А разве знаем, разве знаем,

Кому мы руку подаём?!

Всё покорили: твердь и сушу.

А разве ведаем сполна,

Кому мы открываем душу?

До подноготной всей? До дна?

Где без боязни, где с опаской

Идём по звездному хребту.

А как узнать под доброй маской

Недоброй зависти тщету?

О эти вкрадчивые беды,

Что так тиранят нам сердца,

Какие человековеды

Их разгадают до конца?

Ведь вот — и звёзды открываем,

И раздвигаем окоём,

А разве знаем, разве знаем,

Кому мы руку подаём?

Противостояние

Мне всю ночь сегодня снились реки.

Бешеная, белая вода.

Я ещё воды такой вовеки,

Никогда не видел. Никогда.

Утверждая собственное иго -

Шла она, беря живое в плен.

Чертово страшилище. Шишига.

С космами седыми до колен.

И тогда, навстречу этой силе,

От которой мир дрожал и дрог,

Вышла вдруг ольха, каких в России

Ветер хороводит у дорог.

Встала. Перед злом. Перед бедою.

Туго распрямилась. Как могла.

- Не пущу! —

И руки над водою.

Руки. Над бедою. Подняла.

И тогда я вспомнил дни былые,

Как среди войны, среди годин,

Сколько раз солдат моей России

Танки останавливал. Один.

Живая память

Нас всё меньше и меньше.

А ведь было нас много.

А ведь было нас столько,

Аж ломалась дорога.

Наши раны болели.

Наши кости белели.

Мы солдатское лихо

Вместе с кашею ели.

Нас всё меньше и меньше.

Мы уходим далече.

Это мы погасили

Бухенвальдские печи.

Наши роты редели.

Наши души седели.

Смерть погреться ходила

К нам в окопные щели.

Нас всё меньше и меньше.

Надвигаются годы.

Мы из той, из двужильной,

Из солдатской породы.

В трудных снах оживая,

Бьёт метель фронтовая,

Вся в рубцах да в ожогах

Наша память живая.

Шли железные марши,

Аж ломалась дорога.

Нас всё меньше и меньше.

А ведь было нас много...

Чайка