— Только сейчас я поняла, что не должна была так поступать, — плаксиво проговорила Изабелла. — Прости меня, Диего, но мне было так жаль мою тетю!..
— Хорошо, Изабелла, поставим на этом точку. Но отныне с какими бы предложениями к тебе ни обратились, поговори сначала со мной.
Диего поцеловал Изабеллу в знак примирения, но зерно сомнения было брошено в его душу. Беззастенчивость Изабеллы в поступках смущала его. То она просила его рыться в бумагах Марселу, то поручала сфотографировать Марселу с любовницей... От всего этого веяло грязным, гадким душком. Что за человек была эта большеглазая красавица, от одного прикосновения которой у него замирало сердце?
Горечь, близкая к горечи потери, отравляла мысли Диего о невесте, но воспоминание о сладости ее поцелуев пока соперничало с ощущаемой им горечью.
Горечь потери ежесекундно ощущала Ана. Годы и годы трудились они вместе с Жозиасом в пиццерии, и вот теперь рядом с ней образовалась пустота, и никто не мог ее заполнить. В горе ее таилась и тревожная, пугающая струнка, которой она боялась коснуться, звук которой боялась расслышать до конца. Когда им с Жукой вернули в полиции то, что нашли в карманах Жозиаса, — деньги, талончики на метро, жевательную резинку, в общем все, что там было, — Ана поняла, что недостает ключа от квартиры, который Жозиас никогда не забывал и всегда носил с собой, потому что жил один. Сердце у Аны упало: кто знает, может, Жозиаса и убили из-за этого ключа? А ключ был ей нужен. Она хотела пойти к Жозиасу на квартиру и забрать оттуда свою черную папку. Пока они ахали с Жукой по поводу отсутствия ключа и строили всякие страшные предположения, Китерия сказала:
— У меня есть ключ от квартиры Жозиаса, он мне его дал, чтобы я впускала к нему уборщицу. Пошли!
И они втроем вошли в маленькую квартирку Жозиаса, где царил идеальный порядок, какой бывает у аккуратных холостяков. Жозиас сказал Ане, куда положит папку, но в этом шкафу на укромной полке ее не оказалось. Они методично обыскали весь дом, но черная папка исчезла! И это и было то страшное, что делало горе Аны еще большим. То страшное, о чем она боялась думать до конца... Ведь Жука сказал ей, что Марселу знал о том, что папка находилась у Жозиаса, а Ана знала, что Марселу эта папка нужна позарез...
Прошло несколько дней, и Ана, не выдержав, все сказала Марселу. Услышав, что папка пропала, тот просто позеленел. На Ану он глядел так, будто смешивал ее с грязью — как она смела обвинять его в смерти Жозиаса? И как смела распоряжаться папкой?! Он затеял перемирие с бывшей любовницей по многим причинам, но, похоже, терпению его пришел конец! И все же Марселу так яростно оправдывался, что Ана ему поверила. Тогда что же? Может, кто-то украл эту папку, чтобы шантажировать Марселу? Сомнения, смятение, боль захлестывали Ану. Только у Китерии она могла посидеть, поплакать и отвести душу.
— Но ты же поверила Марселу, — убеждала ее Китерия, чтобы снять тяжкий груз с сердца подруги. — Он же тебе все объяснил.
— Поверила, да. Но разве я не верила ему все двадцать лет, а он разве не обманул меня?!
И тут вдруг дона Ивети, парализованная матушка Китерии, толкнула Ану своим креслом — она словно хотела что-то сказать, привлечь к чему-то внимание Аны, но только еще больше напугала ее. А еще больше напугал Ану своим появлением Жозе. Он приехал из очередной поездки и появился у Китерии, как всегда, веселый и жизнерадостный, читая стихи. Китерия бросилась ему на шею.
— В любом горе есть лучик счастья, — сказала она, обернувшись к Ане. — Ана! Смотри, Жозе приехал!
Ана грустно улыбнулась и поздоровалась — этот лучик предназначался не ей.
— И для тебя, Ана, у меня есть добрая весть! Завтра я с ней приду к тебе в пиццерию!
Ана поблагодарила Жозе за желание ее утешить, но про себя подумала: нет для нее сейчас добрых вестей.
На другой день, когда Китерия помогала Ане накрывать в пиццерии столы, появился Жозе в сопровождении мужчины средних лет, загорелого и крепкого.
— Вот она, добрая весть, Ана! Принимай! Это твой брат Улисс! Ты думала, что его нет в живых, а он вот, живехонек! И все тебе сам расскажет! — Жозе радостно хохотал, приглашая всех остальных присоединиться к его радостному смеху.
Но Ане было совсем не до смеха. Всякой шутке есть предел. Балагурству и розыгрышам Зе Балашу тоже. Грешно было смеяться Жозе над ее горем.
— Ана, ты меня не узнаешь, Ана? — мужчина подошел к ней совсем близко и внимательно посмотрел на нее.
— Нет, не узнаю, — сказала она, отстраняясь. — Мой брат Улисс умер много лет назад.
— Да дай ты ему все рассказать! — опять вступил в разговор Жозе. — Этого человека я знаю уже несколько лет, и он мне все твердит о сестре Ане из Сан-Паулу. А приехать боялся. Больно плохо он исчез и вестей о себе не подавал. Помнишь, Ана, куклу, которую я привез Карине? Это Улисс прислал!
— Нет, мой брат не мог исчезнуть на двадцать лет и оставить нас всех в таком горе, — твердо отвечала Ана.