Новая Зона. Крадущийся во тьме

Заканчивался первый год этого кошмара, у меня более-менее встали на место мозги, и практически удалось избавиться от шока. Я почти не общался со сверстниками, мои друзья считались элитой, дедами и везунчиками, которые ходили там, где убивали каждого второго, если не первого.

— Думаешь, неспроста?

— Не знаю. Мне хотелось бы верить, будто сам каким-то образом завоевал их дружбу. К тому же отец никогда не позволил бы мне рисковать головой, но… Он мог попросить какого-нибудь приятеля присмотреть за мной. Приятель приказал кому-то нижестоящему приглядеться к такому-то бойцу. Этот нижестоящий — подчиненному и так далее. Получился тот еще испорченный телефон. Смутно помню, на меня вроде бы косились неприязненно какое-то время. Потом пару раз дал кому-то в зубы, несколько раз прилетело мне, затем нас подняли по тревоге, и я даже кого-то спас. После этого у меня как-то внезапно сформировался свой круг общения.

Плен… помню еще хуже. Беготня, стрельба, взрывы… Если бы был с оружием, скорее всего просто убили бы, но, вероятно, меня слишком здорово приложило. Не говоря о том, что напали на нас внезапно, и из палаток мы повыскакивали в не слишком боевом обмундировании. Лично я — в одних штанах. Пусть форменных, но армейский камуфляж — и в Африке он же. Ну и прилетело хорошо так, качественно, поскольку, очухиваясь, вместо «твою ж мать» я отчего-то ляпнул «мазе факер», причем на английском с британским акцентом.

Окончательно очнулся уже в подвале и… в общем, со мной сразу заговорили на английском, а я, не будь дурак, ответил. Так я удачно выдал себя за британского журналиста, благо, язык знал в совершенстве, а самые лихие голодные годы провел с матерью в Лондоне. Там имелся свой круг знакомых, в частности и высокопоставленных, и высокородных, которые подтвердили бы кому угодно все, что угодно. Затем спросили бы, конечно, но это уже не так страшно.

Если бы в плену находился кто-либо из моих сослуживцев, я не пошел бы на обман, но в подвале, да и во всем поселении горцев я оказался один, значит, имел полное право распоряжаться собой как вздумается. Принимать пафосные позы, бить себя кулаком в грудь, терпеть пытки и строить из себя великомученика показалось мне бесперспективным занятием, что бы ни утверждала по этому поводу советская, а затем и российская пропаганда.

Мой обман прошел на ура. Поначалу меня еще охраняли и запирали. Потом привыкли. В конце концов одной прекрасной лунной ночью я просто открыл дверь и ушел. К своим, от которых тоже пришлось удирать.

Именно в Британию я бежал вторично, удачно повторив тот же маневр с журналистом уже перед российскими военными. Тем, мягко говоря, не до меня было и точно не до английских наблюдателей. Моей судьбой тогда сильно обеспокоился один из заграничных знакомых, с которым я сумел связаться еще в плену. Представители королевства звонили и требовали по три раза на дню выдать им «своего гражданина». В результате я уехал. Это было много умнее, чем схватить какое-нибудь обвинение вроде пособничества террористам или измены родине и отправиться в тюрьму только по той причине, что у пленителей я не сидел в яме, пыткам и голоду не подвергался и даже спасся сам, а не в результате какой-нибудь спецоперации наших доблестных войск.

Отец снова говорил со мной тогда, благо, хоть не о любви к Отчизне и не о долге перед ней. Как бы я ни относился к Николаю Ветрову, дешевой агитации он не терпел ни в каком виде. Вероятно, где-то внутри него сидело то же бунтарство, что и во мне, а может, я лишь выдумываю: в конце концов, я ведь его фактически не знал.

Дело против меня прекратили, и любые упоминания о нем исчезли из баз данных, как, впрочем, и я сам. Я оказался обладателем белого билета, непригодным к военной службе по состоянию здоровья, никогда не подлежавшим призыву и тем более не воевавшим. Три года оказались вычеркнуты из жизни. Мне так и сказал следователь от военной прокуратуры: забудь.

Меня унизили, но не раздавили. У меня остались знания, умения и опыт, которыми точно не мог похвастаться никто из благополучных ровесников. В Британии я прожил недолго: как только заработал достаточно, чтобы достойно обустроиться на новом месте, уехал. Далеко. Часть этой «мыльной оперы» тебе прекрасно известна. — Ворон потянулся к бокалу, колыхнул янтарную жидкость, втянул носом тонкий, едва заметный аромат и поставил обратно. — Зря тревожишься, Дэн. Пить, а тем более напиваться в мои планы не входит.

— Да я не… — Денис махнул рукой. — А вот я как раз выпил бы. Мне же можно?

— Нельзя, — сурово заявил Ворон. — А то мне тоже захочется. Ладно, слушай, там уже не так много осталось рассказывать.