Новеллино

Вышеприведенная новелла отчасти показала, с каким искусством лживые и хищные волки стараются овладеть нашим достоянием, так что никакой человеческой предусмотрительности не хватит, чтобы уберечься от них. И что еще хуже и во вред нам, они постоянно так ведут свои проповеди, что всячески клянут и порицают скупость, выставляя ее не только как смертный грех, но и как непростительный порок ереси. С другой же стороны, мы ясно видим, что скупость — это не только общая для всех монахов рожденная страсть, но и как бы любимая подруга и сестра каждого из них, не иначе как если бы в их правилах послушания специальным предписанием было установлено и указано следовать ей и пестовать ее. И если в конце упомянутой новеллы я сказал, что наш брат Джироламо купил епископство и что симония сменила имя, никто не должен этому удивляться, потому что каждому должно быть ясно, что никто, сколь бы достойным он ни был, даже если он потратил годы и все свои способности на ученые занятия или подвизаясь при римском дворе, никогда не сможет заполучить ни одного духовного сана без благосклонности магистра Монетного двора. Прелатство же подобает покупать на аукционе, как покупают лошадей на ярмарке, и сверх подкупа подарками и заранее условленной суммой денег, кои вручают не только тем, кто способствует покупке, но и тем, кто закрывает на все это глаза. И не будет ничего удивительного, если в результате подобной сделки незаконное присвоение будет называться заслуженным пенсионом. Итак, мы можем сделать из этого вывод, что братья, священники и монахи изобрели с помощью всяких новых слов странный язык; так, любому ужасающему пороку они присваивают особое название, сопровождая его какими-нибудь известными словами из Священного писания. И таким-то образом, питаясь и лодырничая за счет распятого, а также и на наши денежки, они насмехаются над богом и над людьми. И когда самый ужасный грех, какой только можно совершить на земле в поругание бога и природы, они называют секретом ордена и совершают его без всяких пределов, без стыда и страха, любой человек может подумать, что совершают они и другие грехи, не столь страшные. Желая же побольше рассказать о том, что я слышу открыто или тайно об их деяниях, я влеком стремлением продолжить начатые мною новеллы. Так что я создам еще одно достоверное свидетельство в моей продолжающейся тяжбе и в следующей пятой новелле расскажу, как один мошенник-священник, помимо того что он распевал Gaudeamus[65], Per incarnati Verbi misterium

[66], Veni, Sponsa Christi[67] и другие подобные бесконечные песнопения, называл в своем обиходе шпагу Salvum me fac

[68], а также, переиначивая естественные названия, говорил, что хочет водворить папу в Рим[69] и изгнать турка из Константинополя[70].

Новелла пятая

Великолепному мессеру Анджело Караччоло[71]

В Массимиллу влюблены священник и портной, и она обещает свою любовь обоим; пока она тешится в своей хижине с портным, священник приходит за обещанным и силой хочет войти; портной из страха прячется на чердак; священник входит и говорит, что хочет водворить папу в Рим; портной, присутствующий при этом торжестве, решает, что оно не должно происходить без музыки, и начинает играть на дудке; священник убегает, и портной снова овладевает упущенной добычей.

Посвящение

Иногда люди низкого происхождения, рассуждая, говорят, мой великолепный кум, что долги оплачиваются не только деньгами; если эта пословица была когда-либо кому-нибудь дорога или в ней испытывали потребность, то и я буду одним из них, поскольку я вынужден использовать ее в случае с тобой. Так вышло, что с начала нашей дружбы и вплоть до настоящего времени я оказался обязанным тебе в столь многочисленных и разнообразных вещах, что я не только никоим образом не смогу возместить их, но даже при одной мысли об этом осознаю себя в высшей степени несостоятельным. А поскольку для великодушных людей, каковым и ты являешься, самые незначительные вещи, полученные от тех, с кем они связаны подлинной дружбой, доставляют обычно большее удовольствие, чем вещи роскошные, то я намерен следующей новеллой покрыть хотя бы небольшую частичку моего долга. Умоляю тебя принять ее с любовью, и если грубое наречие моего родного языка полностью или отчасти не понравится тебе, то восприми это не как цвет моего необразованного и неискусного ума, а лишь как плод этого самого языка. Vale.

Повествование