Я умертвила двадцатерых. В
Я состарилась. Черные морщины пролегли по мне. Великое царство растений, чувствуя, что я уже стыну, послало мне свои одежды из плюща. В
Мхи да хмели укрыли меня, и я, с несказ
Тело мое остывает: я сознаю, что происходит медленное мое превращение из гнили в почву. Иду, иду. Прощайте, о люди! Я уже проливаюсь по каплям меж корней твоих, земля. Мои атомы убегают к необъятной природе — к зелени и свету. Я едва уже слышу человеческий рокот. О древняя Кибела, я буду течь по каплям в крови, обращающейся в теле твоем! Я еще различаю смутно человеческое присутствие, как туманную смесь мыслей, чаяний, разочарований, меж которых призрачно раскачиваются трупы повешенных! Больно глядеть на тебя, о боль человеческая! Среди огромного счастья, разлитого в голубизне, ты подобна лишь тонкой струйке крови! Цветы и травы, как жаждущие жизни, уже питаются мною! Возможно ли, что там, внизу, на закате, коршуны еще терзают тела людей? О материя, поглоти меня! Прощай навсегда, гордый и жестокий мир! Я уже вижу, как светила, подобно слезам, бегут по лику небес. Кто это плачет? Я сливаюсь с великою жизнью земных глубин! О темный мир из грязи и золота, ты, что есть лишь звезда в бескрайном просторе, — прощай! прощай! — я оставляю тебе в наследство истлевшую веревку виселицы!»
СТРАННОСТИ ЮНОЙ БЛОНДИНКИ[7]
Он начал с того, что история его довольно проста и что зовут его Макарио…
Должен сказать, что познакомился я с ним в Миньо, в гостинице. Был он высок и полноват, с обширной, гладкой и блестящей лысиной, окруженной венчиком редких седых волос, кожа вокруг глаз морщинистая и желтая, под глазами темные набрякшие круги, но сами черные глаза сквозь круглые стекла очков в черепаховой оправе смотрели удивительно прямо и открыто. Аккуратно подстриженная бородка не скрывала выступающей вперед упрямой нижней челюсти. На нем был атласный черный галстук, застегнутый сзади пряжкой, и орехового цвета, в обтяжку, сюртук, узкие рукава которого заканчивались вельветовыми обшлагами. В открытом вырезе его шелкового жилета, по которому вилась, сверкая, старинная золотая цепочка, выглядывали мягкие складки вышитой рубашки.
Было это в сентябре: вечерело рано, и наступающая темнота приносила резкую, сухую прохладу. Я вышел из дилижанса утомленный, проголодавшийся, продрогший под полосатым красным пледом.