Ефим Давыдович Зозуля

Новеллы из цикла «Тысяча»

Пятьдесят новелл из цикла «Тысяча»

От автора

Цикл «Тысяча» будет состоять из тысячи новелл, в каждой из которых показывается человек, живущий (или живший) в годы нашей революции, – показывается через событие, поступок, через какую-нибудь черту, его характеризующую, в той или иной мере основную в нем и типичную (для определимого периода его жизни).

«Тысяча» должна быть разнообразна. Хотя бы двух новелл похожих не должно быть, как нет двух людей нашей страны, которые бы не отличались друг от друга. Гнусная и глупая сказка о штампованных коллективах должна быть окончательно забыта. Она смешна для всякого, кто хоть немного знаком с нашей жизнью.

Почему автор остановился на тысяче?

Потому что тысяча – это первое из чисел, которым, измеряется жизнь масс.

Но, по существу говоря, наша неслыханная эпоха так широка, сложна и величественна, что можно, и нужно изображать даже не одну тысячу, а значительно большее количество людей…

Никогда еще не было эпохи столь богатой, так всесторонне показывающей великую, прекрасную, трудную, капризную и до бесконечности разнообразную природу человека, как наша.

Работа над «Тысячью» длится около года. Пока написано и напечатано больше двухсот новелл. Вниманию читателя в данной книжке предлагается пятьдесят новелл.

Новеллы не имеют заголовков. Некоторых читателей это удивляет, но поскольку во всех новеллах показываются люди, объединенные одним историческим фоном, отдельные заголовки к каждой новелле вряд ли нужны.

* * *

Разговор был довольно крупный. Некоторые посетители вокзала даже останавливались. Один из пассажиров, с большим чемоданом в руке, поставил его на каменный пол и внимательно слушал. За большим прилавком, заложенным газетами и книгами, неистовствовала маленькая женщина.

– Вы не имеете права! – кричала она. – Мне это надоело! Я буду жаловаться начальнику вокзала. Что это такое в самом деле! Безобразие! Я из-за вас работать не могу! Каждый день, каждый день, и утром, и днем, и вечером – пристаете!

Все это относилось к носильщику, который в смущенной позе стоял сбоку у прилавка. Высокий, плечистый, невидимому, очень сильный, он терпеливо слушал и молчал.

Пассажир, поставивший чемодан на каменный пол, поднял его, сделал два шага по направлению к киоску, опять поставил чемодан и продолжал слушать.

– Не сметь подходить сюда! – продолжала кипятиться женщина. – Я буду тебе давать каждое утро газету, только не торчи здесь, пожалуйста.

Носильщик медленно отошел.

Пассажир с чемоданом не выдержал. Подошел к стойке, купил газету и спросил:

– А что он натворил, – этот самый носильщик?

Продавщица охотно поделилась своим огорчением:

– Понимаете ли, он недавно ликвидировал свою неграмотность, научился читать. Вот с тех пор прямо несчастье. Как только свободен – так все мне тут переворошит: все газеты разворачивает, смотрит, все картинки ему нужно видеть, все подписи ему нужно прочесть! И не только газеты! Все книги переворошит, журналы, во все лезет! Прямо не знаю, что с ним делать! Ведь работа у нас нелегкая: пока все сложишь да с покупателем надо работать, а его никак не оттопишь – одну газету возьмет, стоит вот тут, читает, ищет чего-то, потом другую, потом третью… Все ему нужно знать. И сюда, на полку, лезет, книжки достает, каждую обязательно перелистывает… Прямо все нервы испортил… Уж я не выдержала и прогнала его. Безобразие… Хочешь читать – возьми газету, возьми книжку… Я сама тебе дам, только отвяжись, наконец!

Пассажир ушел. Еще минут двадцать ее маленький носик был красен от возбуждения. Затем она успокоилась.

* * *

Работал в цехе. Шли дни за днями. Трудности, преодоления, разрешение задач. В последнее время возрос шум от новых станков. Как-то стало все серьезнее в цехе, стало труднее не отставать. Руки мыть после смены надо было дольше – масло глубже въедалось в кожу.

К концу месяца выяснилась недоработка. Лица стали сумрачнее. Каждый чувствовал себя виноватым. Часто совещались бригадиры. Тяжелые два месяца.

Бывали дни, когда ему казалось, что им недовольны.

В самом деле, может быть и он не так работает? Его станок работал в общем исправно, по может быть кто-либо другой заставил бы его по-иному работать, – удвоить, утроить продукцию? Сколько раз он видел, что делает способный человек! Казалось бы, ничего нельзя сделать со станком или инструментом. Ничего! Но вот приходит способный человек, и все поворачивается в другую сторону. Продукция увеличивается, как-то все оживает… Неужели нельзя сделать больше того, что он делает?

И вдруг – демонстрация. Все на демонстрацию! Революционный праздник! Захвачен весь город! – Цветы! Самолеты! Музыка! Колонны за колоннами! Он затерян. Кто он такой? Песчинка! Людская завитушка! Человеко-единица.