Новеллы, навеянные морем

Он уже видел фотокарточки плохого качества, где разнузданные женщины демонстрировали свои прелести, воронежские одноклассники и старшие ребята из военного городка тайно обменивались ими. Амиран, с которым на физике сидел за одной партой, поделился своей гордостью – колодой темных игральных карт, приобретенной в поезде у глухонемого, на каждой карте развязно выставлялась обнажённая красотка. Тот же Амиран увлек скинуться с другими по пятьдесят копеек и пойти в подвал, где Наташка, которая уже пила, несмотря на то, что была всего на год старше их, спускала трусы и показывала. Там было темно, и они мешали другу рассмотреть. Из гаража Амирановых родителей, где двоюродные братья Амирана, приехавшие из Грузии, отделовали старшую Наташкину сестру уже по пятьдесят рублей с носа, Витя убежал, стало противно. От такого шевелилось меж ног, жар поднимался снизу, но было в этом нечто гадостное и гнусное, постыдное, как рукоблудие в туалете со страхом, что могут догадаться родители.

Чем-то похожее на то, что возникло сейчас, парящее, уносящее куда-то вверх чувство, только гораздо слабее, возникало всего несколько раз, когда видел незнакомых девушек, чуть старше, с хорошей фигурой, при этом они всегда двигались, и в их движениях была какая-то… лёгкость или, скорее свобода. Но сравнить это – как слабое дуновение со шквальным ветром.

Девушка сидела неподвижно, но так естественно, без малейшего напряжения. Новая жаркая волна накрыла его. С головы до ног. Витя слушал, как стучит его сердце и боялся пошевелиться. Не стало честного и принципиального мальчика Вити, остались лишь жар сердца, что безумно стучало, и широко раскрытые глаза, которые как змея скользили вверх по подрумяненным голеням и белокурым волосам.

Но что-то нарушило идиллию. За её головой возникали лёгкие, почти призрачные белые облачка, и Витя учуял слабый запах табака. Он ещё не свёл это в догадку – она курит – а девушка уже повернулась, мягким, почти незаметным движением, без натуги скрутив своё тело в пружину и ещё больше откинувшись назад, на руку, которая служила опорой, в другой была наполовину выкуренная сигарета. Она смотрела прямо на него. Витя опять оказался абсолютно не готов к этому.

Может, в этом было счастье, когда на него смотрели тёмно-голубые, почти синие, как море, глаза, смотрели с удивлением и любопытством. Может в этом был ужас, потому что, когда обернулась, – перестал быть пылающим жаром стучащего сердца и скользящим змеей взором, а снова делался мальчиком Витей, который хотел быть строгим, сильным и непоколебимым, но постоянно боялся, что что-то сделает не так и окажется слабаком, и в её глазах промелькнула насмешка. Может, всегда мечтал увидеть её лицо, открытое, чистое, как утренняя роса, слегка загоревшее, светло-бронзовое, сверкающее как солнце в обрамлении почти белых волос с льняной желтизной в завитках. Может, сразу же осознал – это дерзкое, непокорное, даже надменное лицо, до него тут же дошло – она курит, она сидит, подняв ноги, не заботясь о том, что так могут увидеть. Витя пообещал отцу, что не будет курить до армии, и естественно твёрдо держал своё слово, он рос по правилам, которым учил отец. А курящая женщина – это было нечто недопустимо плохое, она же была ещё школьница, к тому же ворот школьного платья был более, чем нескромно, расстёгнут и зазывал Витю впиться глазами ниже, где грудь беззастенчиво натягивала чёрную ткань. Даже комсомольский значок у неё висел слишком высоко, неподобающе криво, как будто был брошью.

Витя всю ночь думал, какие будут ребята, как они примут его, а к такому – совершенно не был готов. Совсем потерялся, и жар сменился холодом, его ударил озноб, страшно боялся, она увидит – у него свело челюсти и начинают подрагивать колени.

– Эй, ты кто? Я тебя раньше не видела. Ты в нашей школе учишься? Что уставился так, понравилась? Или ты покурить хочешь?

Она полностью повернулась к нему, изящно и легко раскрутив пружину тела, перебросив ноги в его сторону и уже не опираясь на руку, которая теперь расправляла волосы. Подол платья при этом задрался и обнажились колени, теперь повёрнутые к Вите. Бронза коленей была светлей, как и весь загар ног, она притягивала Витю к себе, была неприличней, чем спущенные трусы Наташки, была за пределами всяких правил. Витя не знал, действительно ли он хочет провалиться, исчезнуть или, правда, вот – самый лучший момент в его жизни.

– Ты что глухонемой? Или по-русски не понимаешь? Чы нэ розумийешш росийську мову?

Чудной выговор последней фразы заставил Витю непонимающе вздрогнуть, и белокурая прыснула со смеху. Жар подступил к коже лица, и Витя с неотвратимым стыдом понял, что краснеет. Он отвернулся и стал искать, куда убежать. Выбор был невелик, в школу или назад к дому. Девушка закатилась от нового приступа смеха. Она хлопнула себя по коленям. Витя не владел собой, когда украдкой смотрел назад. Она теперь наклонялась вперед, на другую руку, в которой держала, зажав меж тонких пальцев, сигарету, талия её дрожала, ноги заголились уже значительно выше колен.