Новеллы, навеянные морем

Целью не был садик, как вначале предположил, вскоре, за их спинами, садик наполнился голосами других, высыпавших на перемене наружу. Они вдвоём шли быстро, и вскоре оказались далеко от школы, насколько Витя смог понять, в стороне от дома, в котором была его новая квартира. Город был непривычно для Вити ухоженным и чистым. Галина привела на лавочку в малолюдном сквере, в отдалении было несколько мам с колясками и бабушек с маленькими детьми.

Вырвала свою руку из его ладони, едва только, подчинившись её движению, сел рядом. Синие, как море, глаза смотрели в упор, была так близко, что почти касался её коленом.

– Зачем ты это сделал? У тебя что, не все дома?

Скамейка покачнулась, маленький карпатский городок едва не опрокинулся вверх дном. Они привела сюда, чтобы сказать это! Она ненавидит его!

Витя и раньше знал, что его лицо часто открытая книга для других. Она поняла, что твориться с ним. Она его пожалела.

– Ну ты что? Я… я тебе, конечно, благодарна,… – коснулась кисти, накрыв своей, сердце вновь забилось и понесло жар, – только не нужно было заваривать эту кашу. Ты понял? Я сама бы разобралась. Больше никогда так не делай. Понял? – Сняла свою руку, сердце продолжало стучать, но где-то в груди резануло, может просто не хочет, чтобы вмешивался в её отношения с Тарасом, и Витя не решился снова взять её за руку, хотя очень хотелось. – Ты что, и правда никого не боишься? Ты понимаешь, кто такой Тарас? Ты ничего здесь не знаешь, а сразу связываешься, не понимаешь с кем. Ты самбо или дзюдо занимаешься, да? Какой-нибудь там чемпион?… Чего ты молчишь-то, я уже знаю, ты разговаривать умеешь. Чего молчишь?

Наступила пауза. Она ждала ответа. Витя растерялся, не представлял, что сказать.

– Чего молчишь, я говорю! – она явно начинала раздражаться.

– Не знаю, – только и смог выдохнуть Витя.

– Чиии-во? – и рассмеялась, звонко, заливисто. Казалось бы, Витя должен был чувствовать отчаяние и стыд. Но было хорошо, оттого, что она рядом, готов был вынести и то, что смеётся над ним.

– Ты Тараса не побоялся, а меня боишься? – навеселившись вдоволь, вновь требовательно ждала ответа.

– Тарас не такой красивый… – Витя еле выдавил изнутри первое, что в голову взбрело. Последующие несколько дней, вспоминая, грязно ругал и поносил себя за такой ответ, глупый.

А она, конечно, снова залилась.

Тонкие ямочки прорисовывались на лице, когда смеялась, голубые глаза, казалось, светлели, и сверкали искрами, так, бывает, блещут солнечные лучи на поверхности воды, когда её едва касается ветер и поднимает лёгкую рябь.

– Тебя как зовут-то? Виктор? – Витя кивнул. – Меня – Галина.

– Я знаю, – сказал Витя.

– Ого! И что ещё тебе успели про меня наболтать?

– Ничего… я бы ничего про тебя и не стал слушать. А если б кто стал бы болтать, сделал бы с ним то же, что с вашим хвалёным Тарасом.

– Да? Правда? – в синих глазах засияло и восхищение им, и такая теплота, какая бывала только в маминых. Виктор понял – готов что угодно отдать за эту теплоту.

Но затем она стала расспрашивать. В первую очередь про самбо. Как и вся школа в тот момент, она думала, что Витя суперспортсмен, увешанный наградами и титулами. Вите, естественно, нравилось, что так думала. Но на самом деле у него был хороший тренер, сильная группа, в которой не был ни в числе первых, ни в числе последних. Как, впрочем, всегда было в дальнейшем в жизни Виктора, в школе, на срочной, в учебке, в училище, на службе. И не хотел врать, и хотел представить себя в лучшем свете, и не мог найти правильных выражений. Как потом Витя терзал себя за корявые рассказы, думалось только от того, что он то сказал не так, это не эдак, из-за не так и не там сказанных слов, всё стало рушиться. Теплота в её глазах стала гаснуть. В них появилось разочарование.

Но через многие годы разочарование, а позднее даже раздражение и отвращение, сменяли в её глазах теплоту, благодарность, какой-то интерес. Виктор не раз дрался за неё. Виктора на раз избивали из-за неё. Через пару недель после знакомства оказался в больнице с сотрясением мозга – Тарас с дружками отмутузили. Виктор всегда и во всём помогал ей, если согласна была принять помощь. Мало что делал в своей квартире, на него ворчал отец, но каким только работам не научился в её доме и саду. Если она уезжала или возвращалась, он тащил её чемодан. Если ей нужна была пластинка или книга, он ездил за ней во Львов. Если ей надо было распустить вязанье, он мог на часы превратить свои руки в держатели нитей. Он всегда готов был быть рядом, если ей было одиноко и больно, а таких моментов бывало немало в жизни Галины. Он ей всё прощал, как бы не говорил себе, что теперь – кончено, такого – не простит.