Новые идеи в философии. Сборник номер 13

V. Этическое учение Ренувье обрисуется вполне, если мы познакомимся с его общим воззрением на судьбу человечества в его целом, которую он намечает в связи со своим воззрением на природу вообще. О назначении человека в связи с назначением космоса не может быть знания – возможны лишь догадки, лишь моральные вероятности. Ренувье понимает метафизику природы не как познание вещей в себе, но как индуктивные заключения о том, что нам недоступно внутри самого мира опыта, но о чем можно догадываться с известным правдоподобием. Рассматривая природу как совокупность сознаний, он строит догадки о природе и происхождении существ, о бессмертии душ, о Боге и происхождении зла. Как мы уже видели, «мир есть совокупность представлений, совокупность сознаний». Каждое сознание составляет монаду, однако, не бестелесное единство, но единство, приуроченное к известному организму, это единство есть сила, appetitus, перцепция, как указывал уже Лейбниц. Телом простейшей монады является атом, который Ренувье понимает в духе Босковича, как центр отталкивательных и притягательных сил. Закономерное взаимодействие между атомами и соответствующими им духовными центрами есть первичный необъяснимый далее факт. Допущение в их взаимных отношениях предустановленной гармонии в духе Лейбница приводит к безусловному детерминизму и потому неприемлемо. Отталкивательной и притягательной силе элементарной монады соответствуют элементарные психические функции монады. Мы видели уже, что plenum недопустимо, отрицание действия на расстоянии есть рационалистический предрассудок. Кроме атомизма пространственного, надо признать и атомизм временный. Иллюзия непрерывности есть просто результат несовершенства наших органов чувств. На самом деле все изменения слагаются из прерывных пульсаций: «Мир есть колоссальная пульсация, слагающаяся из неисчислимого множества, но в каждое мгновение строго определенного числа элементарных пульсаций различного порядка». В этих пульсациях тенденция к свободе на высших ступенях проявляется с особою силой. Точные науки стремятся свести все физические процессы к движению, но это только односторонний, хотя и весьма полезный методологический прием, удобный угол зрения. На самом деле качественные специфические особенности природы несводимы всецело к движению. Между функциями разных порядков в природе имеются пустые промежутки, «hiatus», например, между физическими, химическими, биологическими процессами. Даже физические силы, хотя они и проявляются в движениях (теплота, свет, электричество), но заключают в себе объективные качественные особенности, соответствующие различию вызываемых ими ощущений. Ренувье сторонник физики качества. Качественная спецификация еще сильнее выступает в химии. Еще резче скачок от «неорганизованного» мира к «организованному». Невозможность самопроизвольного зарождения вполне установлена наукой. Уже Клод Бернар указывал на то, что организм, подчиняясь физико-химическим законам, обнаруживает ряд особенных функций, целесообразность которых заставляет предполагать участие «idée dirеctrice». Ренувье предполагает, что такая руководящая деятельность исходит в сложном организме от одной «господствующей монады», как сказал бы Лейбниц, только по Ренувье эта неуловимая монада, хотя и очень мала, но имеет тельце. Допуская некоторое изменение видов, Ренувье отвергает возможность объяснить все разнообразие растительного и животного мира из одного или нескольких типов организации. Он склонен предполагать изначальную множественность типов жизни. Сами изменения видов, где они имеют место, прерывны, имеют характер мутации. Происхождение человека опять же представляет скачок в эволюции жизни. Сказать, что человек есть вариация какого-нибудь ныне исчезнувшего вида, во-все не значит объяснить происхождение человека, ибо природа последнего специфически отлична от животного, знаменует вступление жизни в новую высшую сферу. Равным образом нет основания считать человеческий род одним видом – единство этого рода духовного, морального, а не животного порядка. Происхождение зла пытались объяснить и оправдать всевозможными богословскими и философскими соображениями, но оно остается необъяснимым, особенно там, где оно стихийно, случайно, не находится ни в каком отношении к моральному поведению человека. Считать зло какою-то видимостью, в то время, когда оно самая ужасная и самая яркая реальность, смешно. Вместо того, чтобы бесплодно ломать голову над его происхождением, надо позаботиться путем широкого развития свободных моральных сил в человечестве уменьшить зло на будущее время.