Новые марсианские хроники

Он некоторое время живёт в городе, во многом просто очень похожем на Нью-Йорк Сити. В Нью-Йорк Сити он раньше жил с родителями, когда-то давно, когда ещё был маленьким мальчиком. Однажды они вместе с родителями гуляли на природе в лесах штата Нью-Йорк, и там он впервые увидел межпланетный корабль, то есть летающую тарелку. Из тарелки вышли межгалактические бандиты, и они украли маленького мальчика и воспитали его, как своего.

И вот теперь проходимец привык к законам межгалактической жизни, и он живёт на планете Марс и снимает себе комнату на чердаке с одной довольно симпатичной девочкой. Но потом у них происходит конфликт, да такой, что как девочка ни старается, никак его не разрешить, девочка хочет то ли уходить к кому-то другому, то ли ей нужно уезжать из этого города, то ли ей просто с ним наскучило, короче, она собирается уйти от него, и она считает, что со всех сторон она имеет на это право.

Проходимец глубоко возмущён. Ему не столько даже нужна она, сколько у него исключительно властный характер, ему нужно, чтобы все его слушались, он так привык, особенно женщины, он знает, он умеет заставить людей слушаться себя, особенно женщин, у женщин вообще инстинкт послушания, заставить их слушаться ничего не стоит. Проходимец не может, если его не будут слушаться, это против его натуры, особенно женщины, он должен заставить их всех слушаться себя беспрекословно, это его инстинкт.

Он говорит: — От меня, вообще-то, никогда ещё женщины не уходили.

Она, видно, не поняв, качает головой: — Ну что же, это значит только то, что я буду первой…

Она, видно, просто во многом не понимает, о чём речь. Она чего-то явно недопонимает, но ему это всё равно, он не собирается разбираться в тонкостях её души.

Он говорит: — Ты, наверно, не понимаешь. Я тебе говорю: от меня ещё никогда не уходила ни одна женщина.

Она пожимает плечами, берет свой мешок с заранее уложенными вещами и, не оборачиваясь, направляется к двери.

Он говорит: — Погоди! — и расчехляет нож. Широкое лезвие блестит при тусклом электрическом свете.

Она оборачивается: — Боже мой, какие глупости. Ты же всё равно никогда не сможешь это сделать!

И тянет уже на себя ручку двери.

Проходимец, вскипая: — Это почему ещё, интересно, не смогу!

На этот раз он действительно не понимает. Может быть, этой студенточке и невдомёк, или же она о нём неправильного мнения, не понимает, что он такое, никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Может быть, уголовников в её жизни вообще и не было, он не может сказать. Но замочить хорошего человека для него раз плюнуть. Он не очень-то много раз пробовал, нечасто приходилось, но несколько раз однако же, и каждый раз это проходило у него без малейших нравственных затруднений. Он не сомневается, что хорошего человека замочить он всегда может и всегда готов.

Не понимая, что, собственно, мешает ему так поступить, он достаточно спокойно втыкает обернувшейся студенточке нож снизу под рёбра. Ну что же, с одной стороны, жалковато, первоначально это в намерения его не входило, тратить её молодую жизнь.

Но уж что тут поделаешь! И зато он оттянулся. Он отвёл душу. Он не дал чувствам застаиваться в своей душе.

И он не может, он прямо-таки не может, если его предают. Это против его натуры мастера по подчинению чужой воли себе. Это его инстинкт.

Он себе не представляет, чтобы кто-то его не слушался. Он не может заставить эту девочку сейчас слушаться себя. Это нехорошо. Значит, силы подчинения, которая обычно находится внутри него, в этот раз почему-то оказалось мало. Во все другие разы её хватало, а в этот раз не хватило. Во все другие разы люди просто слушаются его — и всё. Без слёз, без угроз и без крови. Это импотенция духа.

Лицо девочки переменилось от неподдельного ужаса. Но это ничего. Ему знакомо это выражение. Сколько раз в своей жизни ему приходилось это видеть? Меньше десяти, но больше пяти.

Девочка сказала: — О боже мой! Ну что же ты такое делаешь! Скорее, скорее доктора.

Ну, доктора он, конечно, звать не стал. Он знал, куда нужно засунуть ножик так, что никакой доктор не поможет. Девочка поняла, что сейчас умрёт. Ну что же, естественно, она напугана. Человек так устроен, он никак не может примириться с ограниченностью своего существования. Что ж делать. Убить человека, не напугав его, бывает довольно сложно и никак не входит в наши задачи. Она должна как раз понять, что она наказана, и за что. Только это может поддержать внутри волевую позицию духа, и в другой раз люди тоже будут подчиняться воле. Они это чувствуют.

Девочка сказала: — Ты новый человек на нашей планете. Ты, наверное, просто не знаешь. Тебе забыли… (она подавила боль, чтобы закончить фразу). Тебе так-таки никто и не сказал. Но ты сейчас узнаешь. Уже поздно что-либо делать. Но ты сейчас просто увидишь. Сейчас погаснет весь мир.