Новые приключения Майкрофта Холмса

Я ни разу не шелохнулся, хотя целых три месяца присутствовал при репетициях и был уверен, что выучил его роль наизусть. Окружавшая меня публика притихла, поглощенная действом.

– «К последней букве вписанного срока…»

Рядом со мной сидел Майкрофт Холмс, устремив темно-серые глаза на актера, который, когда не подвизался в шекспировских ролях, служил его двойником.

– Он их потряс, – прошептал Холмс, тоже заметивший, что зрители, все до единого, загипнотизированы игрой Саттона.

– «…Который час кривляется на сцене и навсегда смолкает…»

Сдерживаемое волнение сообщало этим словам страстность, надрывавшую мне сердце. Саттон отвернулся от зрителей и продолжал декламировать в глубину сцены, но каждое его слово было отчетливо слышно, хотя голос, казалось, звучал не громче, чем в начале этого краткого трагического монолога.

– «…И страстей, но смысла…»

Последовала недолгая пауза, затем актер снова повернулся к залу и с жалкой улыбкой закончил:

– «…Нет».

– Великолепно, – шепнул Майкрофт Холмс, и похвала эта была не лицемерна, как и все, что он говорил. – Изумительно. Превосходное начало.

Я кивнул, не желая разрушать словами чары. Я был взволнован не меньше Холмса и сам испугался этого. «Кто бы мог подумать, – говорил я себе, – что между затверженным текстом и его сценическим представлением может существовать такая разница!» Однако чему тут было удивляться? Я много раз видел, как Саттон перевоплощается по воле нашего патрона, и наиболее убедителен актер был в роли Майкрофта Холмса. Я по-прежнему смотрел на сцену: началась битва, и это предвещало скорый конец представления.

Занавес опустился, раздались аплодисменты, и чары развеялись. Я хлопал вместе с остальными, ожидая, когда актеры выйдут на поклон.

– Думаю, вы согласитесь, он был хорош, – сказал Холмс.

Исполнители, выстроившись цепочкой, вновь показались на сцене и внимали бурным овациям.

– У него утомленный вид, – заметил Холмс, внимательно разглядывая Саттона.

Под гримом, добавившим актеру добрый десяток лет, на его лице и впрямь проступали следы усталости.

– Неудивительно, – ответил я. – Он потрудился на совесть.

Я неистово хлопал актрисе, игравшей леди Макбет, – изящной женщине, чей голос проникал до глубины души. Только что меня ужасало ее безумие, а теперь она расточала улыбки и заигрывала с публикой. Я припомнил, что Саттон говорил, будто она на редкость вспыльчива и к тому же охотится за богатыми стариками. Пока она играла роль, я ни за что не поверил бы этому, но сейчас понял, что́ имел в виду актер. Она была слишком уж миловидной, и в ее манере держаться сквозило что-то неприятное.

– Беатрис Мазеруэлл вам не по вкусу? – лукаво поинтересовался Майкрофт Холмс.

– В ней всего… чересчур, – признался я.

Занавес поднимался трижды, затем аплодисменты стихли и люди потянулись к выходу. Освещение притушили: публике явно намекали, что театр закрывается. Совсем недавно Генри Ирвинг[4]

впервые велел погасить свет в зале во время представления. Этим же приемом пользовались, чтобы поторопить замешкавшихся зрителей. Я встал с места, снова пожалев, что замечательный спектакль не предназначен для многократного представления на сцене. Театр герцога Йоркского был бы самым подходящим для него местом, если бы не краткосрочность постановки. Я взял свое пальто, перекинутое через спинку кресла, и набросил его на плечи.

– Куда теперь, мистер Холмс?

Холмс улыбнулся:

– Вернемся ко мне. У нас еще много работы.

Должно быть, он заметил досаду, промелькнувшую в моем взгляде, поскольку добавил:

– Отложим восхваления до того момента, когда Саттон явится ко мне на квартиру. Не нужно, чтобы знали, что между мной и ним существует какая-то связь. Но он постарается побыстрее присоединиться к нам, и вы получите прекрасную возможность осыпать его комплиментами.

– Он заслуживает комплиментов, – строптиво возразил я. – Мне бы хотелось поздравить его прямо сейчас. Но я понимаю, отчего вы осторожничаете.

– Не сомневаюсь, мой мальчик, не сомневаюсь.

Он захватил пальто и направился к проходу между креслами, не встречая никаких препятствий на пути. Этот высокий, дородный, осанистый мужчина прокладывал себе дорогу в толпе с легкостью парохода, проплывающего мимо прогулочных суденышек. Я следовал в его кильватере до самого выхода.

Сид Гастингс ожидал нас чуть в стороне от театрального подъезда, вся улица перед которым была запружена экипажами. Увидев нас, он натянул вожжи и коснулся хлыстом своей шляпы.

– Добрый вечер, сэр, – поприветствовал он патрона, когда мы забирались в кэб.

– Это точно, – удовлетворенно произнес Майкрофт Холмс. – Вечер и впрямь прекрасный. – Промозглая ноябрьская погода никак не отразилась на его благодушном настроении. – Отвезите-ка нас домой, на Пэлл-Мэлл. А после вернетесь за мистером Саттоном. Часа через полтора он будет готов ехать. – Он указал на коня: – Устал, а?

– Он не то что Дженни, но старается, – ответил Гастингс.

– Скучаете по ней, – с сочувствием в голосе заметил Холмс.

– А как же, – сказал Гастингс и дал животному знак трогаться с места.

Некоторое время мы ехали в полном молчании, затем Холмс вздохнул: