Пока Холмс и барон фон Шаттенберг пикировались, я улучил минутку, чтобы рассмотреть двух оставшихся секретарей и попробовать догадаться, каковы их истинные роли. Пауль Фарбшлаген явно нервничал, но по некоторым признакам – от воспаленных заусенцев и обкусанных ногтей до беспокойного взгляда серых глаз – можно было заключить, что это его обычное состояние. В Гельмуте Криде, казалось, сочетались типичные немецкие черты – железная дисциплина и сентиментальная приветливость. Оба смотрели на барона как псы на хозяина. Меня посетила неприятная мысль: что, если я выгляжу так же? Потом я припомнил двух секретарей-японцев – господ Банадайчи и Минато, замешанных в истории со смертью лорда Блэкенхита, – и слегка поежился при мысли о том, чем все это закончилось.
– Гатри, – нарушил мои раздумья резкий голос Холмса, – у вас есть сведения о приезде сэра Камерона?
Я бегло просмотрел записи из своего портфеля.
– Согласно вашим заметкам, он прибывает завтра в полдень, – сказал я, протягивая ему соответствующий лист.
– Ах да! – будто припоминая, ответил Холмс, хотя ему было отлично известно об этом. Он ставил перед собой не одну только цель проинформировать барона фон Шаттенберга о передвижениях сэра Камерона. – Поскольку он будет здесь уже завтра, не лучше ли нам отложить беседу, чтобы и он смог участвовать в ней?
– Вы уверены, что это будет вам на руку? Возможно, он примет нашу сторону, – язвительно улыбаясь, заметил барон.
– Верно, – устало ответил Холмс, – однако, если это устранит наши разногласия, я полагаю, мы найдем своему времени и силам лучшее применение, подключив к обсуждению сэра Камерона.
Он оглянулся, так как в этот момент в комнату вошел Айзенфельд с подносом, на котором стояла бутылка шнапса и два стеклянных стакана.
– Пришло время выпить за наш успех, мистер Холмс! За плоды наших усилий! – произнес барон с таким воодушевлением, что я подумал: не считает ли он этот раунд выигранным. – За воссоединение сэра Камерона и леди Макмиллан!
По его знаку Айзенфельд наполнил стаканы водкой. Один стакан барон вручил Холмсу, другой взял сам.
– Prost![10]
– воскликнул он и одним глотком осушил стакан.– И ваше! – сказал Холмс и залпом выпил свой.
Барон фон Шаттенберг протянул Холмсу руку:
– Тогда до завтра. Скажем… в четыре часа?
– Мне это время подходит, при условии, что сэр Камерон не станет возражать, – ответил Холмс, как будто не сомневаясь, что так и будет.
– Он поймет, что уладить разногласия в его интересах, – заметил барон.
«Ну, это еще не известно, – подумал я. – Что приготовит Майкрофт Холмс к тому времени?» Я перебрал разные возможности, но ни одна из них не показалась мне вероятной.
– Уверен, он охотно откликнется на приглашение, – сказал Холмс, и тут я понял, что он что-то задумал. Тем временем патрон обратился ко мне:
– Соберите вещи, Гатри, портфель и саквояж. Нам пора откланяться. – Затем он повернулся к барону: – Благодарю вас за гостеприимство, барон, а также за откровенность. Мне многое надо будет сказать сэру Камерону при завтрашней встрече.
– А я благодарю вас за визит. – Барон поклонился, щелкнув каблуками. – Он был весьма… полезен.
По его знаку Пауль Фарбшлаген проводил нас к выходу.
Когда мы вышли из дома герра Амзеля, уже почти стемнело. Холмс вздохнул:
– Интересно, что там с Гастингсом? – Он принялся озираться в поисках кэба, бормоча: – Не люблю прибегать к услугам незнакомых извозчиков. Что за дурацкое положение!
– Хотите, я найду для вас кэб, сэр? Дойду до площади, поищу там.
Я предложил это неспроста: было куда разумней и безопасней нанять экипаж на Беркли-сквер, где всегда полно кэбов. Я уже знал, что, если мы пойдем пешком, портфель и саквояж непременно начнут оттягивать мне руки.
– Нет, – сказал Холмс. – Нет, думаю, нам лучше пройтись, чтобы я мог привести в порядок мысли.
Он запахнул плащ и шагнул в сгущающийся туман. Я последовал за ним.
– Почему вы так резко прервали беседу? – спросил я, когда мы дошли до Беркли-сквер.
Я знал, что нахожусь всего в нескольких кварталах от своего дома на Керзон-стрит, и тем не менее опять удалялся от него. Долго еще я не увижу своей квартиры.
– Это была не беседа, Гатри, и вы прекрасно это знаете, – ответил он, когда мы огибали площадь, направляясь к Кондуит-стрит и Сэвил-роу с намерением выйти оттуда на Виго-стрит, свернуть на Сэквилл-стрит, оказаться на Пиккадилли, дойти по Джермин-стрит и Дьюк-оф-Йорк-стрит до Сент-Джеймс-сквер и, наконец, добраться до Пэлл-Мэлл. – Это были в чистом виде маневры.
Я прибавил ходу, чтобы догнать его.
– Я так и подумал.
– Разумеется. Вы проработали у меня не один год и должны уже понимать, что к чему, – ответил он не то чтобы недовольно, но отнюдь не благодушно. – Этот барон фон Шаттенберг слишком уж миролюбив!
– Считаете, он состоит в Братстве? – не удержался я от вопроса.