Лиса поняла, что оставаться в городе для нее стало опасно, и, не дожидаясь истечения этого срока, сама себя подвергла изгнанию – убежала в поле к своим собратьям-лисицам. Разумеется, она не упустила при этом случая в последний раз полакомиться хозяйской птицей. Но бедной гере предстояло сначала помириться со своими собратьями, ибо, живя в городе и изучив собачий язык и собачьи манеры, она ходила с собаками на охоту и пользовалась своим родством с дикими лисицами для того, чтобы обманывать их и предавать собакам. Вспомнив об этом, лисицы отнеслись к ней очень недоверчиво и не пожелали принять ее в свое общество. Но она пустила в ход риторику и сумела оправдаться перед ними в части своих поступков, а за остальное выпросить прощение. Затем она уверила их, что может доставить им царскую жизнь, так как она знает, где находятся лучшие курятники города и когда в них можно проникнуть. Они поддались, наконец, ее заманчивым речам и выбрали ее своим вожаком.
И действительно, благодаря ей в течение некоторого времени они благоденствовали, ибо она водила их в такие места, где им доставалась превосходная добыча. Но плохо было то, что она чрезмерно старалась приучить их к стадной, товарищеской жизни, держалась с ними в полях и жила слишком открыто. Вследствие этого жители, видевшие их стаями, могли с большим успехом охотиться на них с собаками, и не проходило дня, чтобы какая-нибудь кумушка не попадалась в собачьи зубы. Однако гере всегда удавалось спастись, ибо она старалась держаться позади стаи, чтобы иметь возможность убежать, пока собаки ловят передних. Даже в нору она не входила иначе, как с товарищами: когда в нее забирались собаки, она кусала своих товарищей и выгоняла их наружу, чтобы собаки, погнавшись за ними, оставили ее в покое. Но бедная гера все-таки не могла, наконец, не попасться, ибо крестьяне были убеждены, что она главная виновница всех опустошений, наносимых лисицами в этой местности, и только и думали о том, как бы ее изловить.
Для этой цели собрались однажды все жители окрестных приходов и разослали церковных старост по всем ближним помещикам с просьбой дать обществу по одной собаке, чтобы помочь ему; избавить страну от этой злой проказницы-лисицы. Помещики охотно согласились и обещали свою помощь, тем более, что многие из них давно уже тщетно пытались ее изловить. В результате собак удалось собрать так много, что их оказалось достаточно и для геры, и для ее товарищей. Напрасно она кусала и терзала их по обыкновению, – ибо, как она ни была ловка, но на этот раз спастись ей было уже невозможно. Ее скоро окружили, загнали и оттеснили в задний угол норы, разрыв и раскопав нору, ибо собаки не могли ее оттуда выгнать, да и кроме того, она могла их провести, как это она делала обычно, или, что еще более возможно, уговориться с ними на собачьем языке и как-нибудь ускользнуть. Словом, бедную геру схватили и привели, или, точнее, принесли в Мен, где над ней произвели суд, публично вынесли ей приговор за кражи, мошенничества, грабежи, лихоимства, предательства, обманы, убийства и другие учиненные и совершенные ею тяжкие преступления, а затем она была подвергнута смертной казни. При казни присутствовала громадная толпа народу. Все бежали смотреть на нее, словно на пожар, ибо она славилась за девять миль в окрестности, гак самая лукавая и злая лиса из всех, какие когда-либо были на земле. Однако говорят, что многие умные люди жалели ее и говорили, что напрасно убивают такую ловкую, хитрую и одаренную таким умом лису. И хотя они взялись было за оружие, они не в силах были, однако, спасти ей жизнь. Ее повесили и удушили в замке Мене. Как видите, никакие плутни и злодейства не остаются безнаказанными.
Новелла XXX
О мастере Жане Понтале;[191]
как он высмеял банного цирюльника, который был о себе слишком высокого мненияВ наше время очень мало найдется таких людей, которые не слыхали бы про мастера Жана Понтале. Память о нем еще очень жива; не забылись еще его остроты, шутки и прибаутки и его замечательные представления, и все помнят, как однажды он приставил свой горб к горбу одного кардинала и сказал, что вопреки всеобщему мнению гора с горой прекрасно сходятся. Да и для чего я рассказываю об этой выходке, когда за ним числится целый миллион еще более забавных? Но я выберу из них только одну или две.
Жил-был один банный цирюльник, который был о себе весьма высокого мнения и воображал, что умнее и искуснее его не было никого в самом Париже. Даже в своей бане, раздетый донага и бедный, как брат Круазе,[192]
служивший мессу в одной сорочке, он, вооружившись бритвой, разглагольствовал перед своими клиентами:– Вот что значит ум, господа! Что вы думаете обо мне? Своими успехами я обязан только самому себе. Мне не помогали ни родители, ни друзья. Если бы я был глуп, я не был бы таким, каким вы меня видите.