И это была пара. Он и она, около семидесяти. На мужа и жену не похожи, и дело даже не в кольцах. Не похожи, и все. Дама в светло-голубом плаще и сапогах, шея и плечи укутаны в элегантный платок. Он в темно-синем костюме и при галстуке, но костюм ему предательски велик. Конопатый, лысый, с зачесом соломенных волос, он носит очки с узенькими стеклами, в тонкой золотистой оправе. Она приятна лицом, с аккуратным рыжим крашеным пучком и очень сильно запудрена. Сразу видно, что сапоги служат ей уже изрядно. Он ведет ее к столу, что недалеко от моего, как-то несмело поддерживая под руку. Нет, они не супруги, это очевидно. Кавалер усаживает даму, заботливо, но неловко, тремя корявыми движениями отодвигает стул.
Сказав ей «я прям минутку», он пружинистой походкой двинулся к бару, на ходу запуская руку во внутренний карман пиджака. Видно, как он волнуется, хотя изо всех сил пытается скрывать, отчего видно еще больше. Подходит к девушке за стойкой, протягивает ей какие-то бумажки и говорит: «У нас вот, на два». Та забирает бумажки и предлагает присесть. Он идет к столику, но вдруг останавливается на полпути, хмурится и возвращается обратно. Что он сказал барменше, я не слышал. Но судя по всему — заказал водки. Потому что та стала наливать.
Все эта история с бумажками лишь на секунду становится для меня странной. Потом перед мысленным взором всплывает надпись, которую видел на табличке, что висела у двери. Она говорила, что пельменная проводит социальные обеды для пенсионеров и прочих льготников. Теперь все стало ясно. Это было свидание. Он пригласил ее на обед по талону, присовокупив к нему зелье. В графине плескалась «Столичная», и было ее на удивление немало. Парочка не производила впечатления выпивох, способных осилить солидный графинчик. Но вскоре подали государственный обед, и он наполнил рюмки.
— Томочка, я безумно рад, что мы встретились, просто безумно. Ты восхитительная, восхитительная. За тебя и только за тебя! — поднял мужчина тост. И сказал еще что-то, но музыка помешала мне понять, что именно. Выпили. Он — махом и чуть поморщился. Она только половинку, торопливо запив соком.
«Значит, она Тамара. И они давно не виделись. Старая любовь. Или все-таки жена, но бывшая? — шелестело у меня в мозгу, когда я наливал себе еще одну. — Может, не виделись лет двадцать, и вдруг. Талоны на обед, «Столичная» — и новый виток».
Попытался представить их тридцатилетними, и они на несколько мгновений ожили для меня в той молодой жизни, которую я им придумал. «Были вместе, любили друг друга на взлете жизни, потом разрыв. и снова вместе, да уже на закате», — подумал я.
И после замер. Новая волна теперь пришла откуда-то сбоку, заново перестроив пельменную, но уже на новый лад. Кто-то знакомый, но точно не я, вдруг заговорил за грудиной бархатным баритоном. Голос сильно смахивал на Эммануила Виторгана.
«Смотри, мил человек, какая картина получается, — начал он, вздохнув. — Вечером, после семи, сюда всякой алкоты понабьется. Будет музыка орать в три раза громче, накурено страшно. А потому тебя там не будет, нечего тебе там делать. Ты будешь здесь в три часа дня, в обед. Пенсионеры приходят на обеды, они же не работают. Льготники. А ты как сюда попал? Ты тоже льготник, у тебя ж сокращенный рабочий день, вот потому и попал. Может, тебе сказать — зачем?» — неожиданно спросил он.
«Да понял я все, понял», — отмахнулся я от него.
«Поделишься?» — вкрадчиво спросил Виторган и кашлянул.
«Поделиться — ладно. — согласился я. Проглотив перцовку, закусил, вытер губы салфеткой, откинулся на спинку стула и обвел взглядом зал. — Значит, так. Те, кто сюда приходит с талонами, получили их в районном муниципалитете. Получается, что все они здесь прописаны. И когда придет их время, они по-любому попадут к нам. Если уйдут ненасильственно, конечно. А пока они тут, со мной. А из маршрутки я выскочил и сюда ломанулся, потому что увидеть их живыми должен. За каждым моим трупом, за сотнями рабочих часов, стоят толпы таких, как они. И вот эта пельменная — тому живое подтверждение».
«И всего-то?! — с насмешкой изумился Виторган. — А дальше?»
«А дальше — лестница, — устало признался я, глядя на наколотый на вилку пельмень. — Сначала вверх, потом вниз. Я сейчас на той ее части, которая вверх идет. А те, кто здесь со мной, на другой. Она ведет их вниз. Теперь все».
«Нет, ошибаешься, товарищ Антонов, ошибаешься, — с чувством растягивая слова, произнес внутренний голос, так похожий на голос известного артиста.
— Совсем не все. Главное в том, что случится это с тобой быстро и неотвратимо. Буквально вот-вот твоя лестница пойдет вниз, сюда, к ним. Они — это ты. А потому смотри внимательнее. Как ты думаешь, родился уже санитар, который будет тобой заниматься? Вдруг уже, а? Времени у тебя в обрез. Даже если до ста жить будешь, все равно мало. Не успеешь оглянуться — и время тебя сожрет».
«Спасибо! Правда, очень страшно. Хотя и не новость», — огрызнулся я.
«А если не новость, тогда какой вывод? Что делать-то?»
«А что здесь сделаешь??!»