Когда Ники взвалил на себя бремя Верховного Главнокомандующего она убедила его, что курировать внутренние дела в Империи будет она. Именно по ее настоянию Император назначил главой правительства ее креатуру — князя Голицина. Она понимала, что ее Ники, разрываясь между фронтом и столицей, все больше выпускает нити управления из своих рук и пыталась удержать их в собственных цепких руках. Но что бы она ни делала, общество, высший свет был против нее. Среди мещан и черни ходили ужасные и дикие слухи о том, что она германская шпионка, мол именно она ведет Россию к поражению в войне. Но самое ужасное, говорили о том, что она плохо влияет на мужа и сына, а значит, ее нужно удалить от них. Она старалась, она искренне желала только добра всем этим людям, но они неблагодарно восстали против нее. Она была уверена, что чернь ненавидит именно ее.
Узнав о формировании Временного Комитета Государственной Думы, Александра Федоровна немного успокоилась. Ей показалось, что худшее позади вот сейчас появится сила, которая призовет чернь к порядку и дело примет обычный оборот с бесконечными просьбами толстяка Родзянко о Высочайшей аудиенции, где тот снова будет умолять ее Ники о даровании чего–то.
Телеграмма от Ники о том, что он выехал в Царское Село еще больше добавила мира в ее мятущуюся душу. Все окружающее вроде начало приобретать привычный вид, кажется, появилась надежда на конец бури.
Даже когда Великий Князь Кирилл сообщил о том, что из мятежной столицы прибыла толпа каких–то «уполномоченных» и ведет мятежные речи среди солдат царскосельского гарнизона, она, в самой категорической форме, запретила применять силу. Императрица надеялась на то, что делегация уполномочена этим Временным Комитетом Государственной Думы и те успокоят гарнизон, удержат его от бунта.
И вот теперь она шла мимо последних, кто остался ей верен. Сквозь вьюгу слышались выстрелы и пьяные крики. Восставший царскосельский гарнизон шел на дворец и было объявлено, что если защитники дворца не сложат оружие, то дворец начнут обстреливать из орудий. Правда, верные офицеры уверили ее, что к этим орудиям нет снарядов, но Государыня не могла рисковать детьми. Была надежда, что захватив дворец без крови, они не устроят погрома и не тронут детей.
Уставшая женщина остановилась примерно посередине строя. Сквозь свист ветра донеслись ее слова:
— Не открывайте огня. Не надо стрельбы.
Злой ветер срывал слезы с ее щек и уносил в снежную мглу едва слышимые слова сорвавшиеся с ее губ:
— Господи, спаси и помилуй нас грешных…