Новый Михаил [трилогия]

— Именно так. Счет идет на часы и минуты. Как вы знаете, у меня сейчас состоялся спиритический сеанс, и я получил известие от потомков во время этого сеанса. Известие о том, что нас ждет в ближайшем будущем. И то, что они мне сказали, мне очень не понравилось. Россию ждет гибель, Джонни. Россию и всех нас.

Секретарь смотрел на меня пораженно. И трудно было понять шокирован ли он известием или самим фактом того, что его благословенный патрон несет подобный бред. Как бы еще действительно доктора не кликнул. С дюжими санитарами.

— Не смотрите на меня так. Я в своем уме. К сожалению. — горько сказал я. — Потому что мне было бы спокойнее считать себя сумасшедшим, а сообщение из будущего плодом больного воображения. Но мне были явлены доказательства, которые меня полностью убедили.

— А…

— Я не могу вам сказать о том, что это были за доказательства, это слишком личное. Но знайте — сегодня к ночи Петроград будет полностью захвачен бунтовщиками. Завтра утром Государь отправится в Царское Село и будет в дороге арестован заговорщиками. Второго марта наш благословенный Государь Император Николай Александрович будет принужден отречься от престола. Не смотрите на меня так, я не сумасшедший, повторяю еще раз! Хотя ваша реакция мне понятна — мне тоже понадобилось время на то, чтобы смириться с этим фактом. Так вот, нас ждет революция и за ней последует гражданская война, которая докажет что кровавая история французской революции была лишь детской забавой на фоне ужасного лика революции русской. Так-то, Николай Николаевич.

— И… что делать? — Джонсон растерянно посмотрел на меня.

— Предупредить Государя и удержать от роковой поездки. Причем предупредить лично, поскольку есть у меня такие сведения, которые нельзя доверить никакому телеграфу. Других вариантов спасения России и Династии я не вижу. Поэтому я и отправляюсь в Могилев. Сейчас. На аэроплане.

— На чем?! — Джонни не поверил своим ушам.

— На аэроплане. В Могилеве мне нужно быть не позже этой ночи. Поэтому я немедленно выезжаю к генералу Кованько за содействием в этом вопросе. Вы со мной?

— Да, конечно… — Николай Николаевич все еще не мог отойти от шока, но покинуть босса он не захотел, куда бы он ни отправлялся.

Что ж, похвальная черта.

Глава 5. Смутный полдень

ПЕТРОГРАД. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

«По Высочайшему Повелению город Петроград с 27 сего февраля объявляется на осадном положении.

Командующий войсками генерал-лейтенант Хабалов.

27 февраля 1917 года».

* * *

ГАТЧИНА. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

— Папа!

Детский крик разрывает морозный воздух. Резко оборачиваюсь. Ко мне по ступеням бежит мальчишка лет шести. Его пытается ухватить за руку какая-то дама, за ней выбежал кто-то из обслуги, но мальчишка обогнал всех и подбежал ко мне. Я удивленно присел возле него.

— Папка, я обиделся на тебя!

— За что, мой мальчик? — Спрашиваю уже понимая, что передо мной сын прадеда Георгий, который приходится мне… Да о чем это я? Какая разница какой мы воды на киселе, если для мальчишки я по прежнему отец, а память и чувства его отца сейчас во мне?

— Ты уезжаешь, не простившись со мной!

Мальчик надул губы и отвернулся в деланной обиде. Я усмехнулся и потрепал его по голове.

— Ты спал, я просто не хотел тебя будить. Я простился с тобой сквозь сон.

Георгий посмотрел на меня вопросительно:

— Ты приедешь за нами?

Смотрю в его глаза и проклинаю себя последними словами — вот что я за человек? Почему мне даже в голову не пришло, что у прадеда была семья, была жена, был сын, вот этот вот малыш. Почему размышлял я о чем угодно — о своей шкуре, о России, о человечестве в конце концов, но только не о том, что есть люди, которых я теперь должен заботиться? Что это — несформировавшаяся привычка ассоциировать себя с прадедом или отсутствие опыта нормальной семьи в прежней моей жизни?

Да, я знаю из доступной мне памяти прадеда то, что он еще вчера отдал все необходимые распоряжения об отправке своей семьи в Швецию. Знаю, что он уже попрощался с женой, графиней Брасовой, но, блин, знать-то я знаю, но вовсе не думаю об этом! Вот как так получается?

Я обнимаю мальчика и шепчу ему на ухо:

— Конечно. Ты мне веришь?

Он счастливо кивает.

— Я люблю тебя, папка… — Шепчет он, когда выбежавшая за ним дама настойчиво отрывает его от меня.

Мы встречаемся с ней глазами и, глядя на нее снизу вверх, я вдруг понимаю, что это и есть графиня Брасова, жена моего прадеда — то есть моя жена, так получается? Но, не взирая на то, что во мне сохранилась память и какие-то чувства прадеда, я все равно не чувствую к ней никаких особых любовных переживаний, да и как жену свою ее никак пока не воспринимаю.