Новый Мир ( № 1 2012)

Парщиков с репутацией заметного, известного, выдающегося поэта, на которого обращал внимание Вознесенский, который, несмотря на эстетическую заостренность своих поисков, все же печатался в советских изданиях, остался в массовом культурном сознании, потому что обрел эту репутацию в годы последнего поэтического бума середины 1980-х. Но это была вообще последняя пока эпоха, когда поэт мог стать широко известен

[9]. Неудивительно, что корреспонденту «Коммерсанта» он «вспомнился таким». Но в 1990-м году Парщиков уехал и стал практически «невидим» для незаинтересованного наблюдателя. В «тусовке» же постепенно возобладал концептуализм. Просто в силу активного присутствия сторонников последнего (а позже — и постконцептуалистских стратегий) на литературной сцене, поддержанного активностью кураторов. А «метареализм» (так, вслед за Михаилом Эпштейном, согласился называть Парщиков то, что он и его друзья делали в литературе), действительно как бы «рассосался» — наиболее активные участники после отъезда лидера постепенно ушли с авансцены. Ближе к концу 1990-х на ней практически никого не осталось — по крайней мере, в качестве активных литературных деятелей.

«Актуальная» поэзия пошла по пути концептуалистическому (так сказать, «за Приговым»), как бы противоположному парщиковской «установке», ассоциировавшейся с манифестами и деятельностью «метареалистов» или «метаметафористов». И к середине 2000-х казалось, что, ввиду распада контекста, альтернативы постконцептуализму (помимо протестного «традиционализма») у нее просто нет. Однако считать, что «третьего не дано», было рано. Контекст и установка, порожденные «метареализмом», оказались универсальнее и устойчивее, чем можно было подумать. И связано это с некоторыми особенностями метареалистического сообщества

[10].

Вот как вспоминает о группе входивший в нее Юрий Арабов: «Болезненное возбуждение охватило часть поэтической Москвы, которая вскоре сбилась в штурмовую бригаду с именем „метареалисты”. Этот термин предложил, кажется, критик М. Эпштейн, а К. Кедров ввел в обиход метаметафору. Что все это значило? Никто толком не знал. Но все догадывались лишь об одном: два талантливых толкача вводили в литературу только тройку вышеназванных первопроходцев, до остальных им особенно не было дела! А в круг метареалистов в начале восьмидесятых входили В. Аристов, И. Винов, А. Чернов, Р. Левчин, А. Драгомощенко, И. Кутик, О. Седакова, М. Шатуновский и ваш покорный слуга. Если кого-то позабыл, заранее извиняюсь»[11].