Новый Мир ( № 10 2007)

Еще одно упоминание Бога, которое нельзя не заметить:

…И в любви на стрелки гляди, и в страхе.

Не снимай. Пусть тикают на запястье.

А иначе — словно мы рядом с Богом,

в огороде Божьем, под лупой Счастья,

под Его наукообразным оком.

Каждое восьмистишие — остановленный миг страсти. Вот Феогнид размышляет о ее природе, сравнивая с пьянством, вот приезжает к мальчику, а тот его встречает, вот видит загорелую кожу, отмечая побледневшие соски, вот сценка: мальчик завязывает шнурки на ботинках, а вот — раздевание в прихожей… Этих моментов — по числу восьмистиший.

…И арбузные легкие с жемчугами!

И трахею круглую!.. Позовите

санитаров, со связанными ногами

увезите в Сербию, усыпите!

Ах, Эрот, прости. И прости, Венера.

Только прбошу высечь на белом камне:

“Я любил пшимерного пионера.

Он был словно, знаете, сын полка мне”.

Прошус ударением на первом слоге ипшимерногоимитируют польскую речь, что вызывает ассоциацию с Пшибыславом Хиппе (помните? — “Волшебная гора” Т. Манна, черноглазый мальчик, немного косил… легкая разработка гомосексуальной темы, подспудной в этом романе, но не чуждой его автору). Этот мальчик презабавно соединен с другим, хрестоматийным персонажем советской школьной литературы.

Сквозь всю эту восхитительную игру проступает нешуточное отношение к жизни и любви, автору известны все опасности, все страхи:

Ах, Верона за любым нас поворотом

сторожит, за складкой прячется любой!

Лишь в твоем еще сознанье желторотом

то, что называется “судьбой”,

“роком”, полуспит, как соль морская —

в потнолобой солнечной волне…

Обратим внимание: Шекспир не назван, и он, и опасность разлуки замещены словом “Верона”, сцена из второго акта трагедии “Ромео и Джульетта”, знаменитое соло жаворонка, как и имена героев, возникает в нескольких строфах, всякий раз по-разному — автор апеллирует к воображению и памяти не только там, где требуются эвфемизмы. (“Не снимай, пусть тикают на запястье” — сказано о часах, которые не названы.)

Все, что поэт видит и чувствует, претворено в пластических образах слов, в гибком синтаксисе фраз. Мимика речи. “Слова надо знакомить”, — говорил Мандельштам.

Слаще всего, как сказал бы философ, пауза,

луза, лакуна эмоции, а не поза

и не эмоция, — музычка, вроде Штрауса,

венские вальсы ментолового наркоза…

Новокаиновый местный укол Эрота.

Анестезия безумной торчит трубою,

мозг засыпает, улыбочкой сводит рот, а

глупые лошади в латах готовы к бою.