Новый Мир ( № 10 2007)

Дискография. “Таксидермия”, “Solyd Records”, 1999.Одна из главных тем Айги — наваждение, которое нарастает до критической точки, разливается скрипичными трелями, вставая на дыбы, поперек “основного” звукового полотна(Degreaser).Фантом, выкликанный в темную ночь, встает на ноги и начинает идти(Movement of Skin),становясь с каждым шагом все реальнее. Мимо ристалищ и капищ. Медленные тягучие композиции с внутренними смятенными огоньками, превозмогающими страх(Skinning Mounting — Finishing).

Здесь, в пустоте, из шума и ритма рождается новая биология(Fleshing Machine),ползучая и весьма агрессивная, и скрипица у нее на посылках. Морок загустевает и переходит в иное агрегатное состояние(The Next Skin).И все это новое состояние не торопится выпасть в осадок, так и не находя облегчения или разрешения(Taxidermy).

3. Лед и пламень.В примечании к стихотворению “Белые цветы на самом краю родины” (1984) Геннадий Айги вводит в поле текста звук: “Ряды тире, встречающиеся в этом стихотворении, выражаются при чтении вслух, соответственно их числу, равномерно-монотонным стуком”. Смысл оказывается более понятным, если увидеть посвящение памяти Балиса Сруоги и осознать, что это реквием.

 

Уходили

Потом и исчезли ——————— все да-альше

——————— и здесь

тоже некому было увидеть

что что-то случилось: уже не вернутся

и только давно

бледно-застывшая с тех самых по-о-ор-женщина

(это

все время

под утро)

подумает: руки к окну — а будут

на ангельски-мертвом стекле

лишь знаки от пальцев истекающе-яркие ———————

(та же прохлада

про-хлада)

а вот

все равно

уходят все дальше: хотя без теней — пригорки

разворачиваются ——————— долинам показывая

что-о-их

давно уже нет

Написание слов, вывернутый наизнанку синтаксис жертвуются в угоду передаче состояния, зависающего воздушным шаром над словами, помимо слов. Швы неравномерно положенных строк, подзвученные “равномерно-монотонным стуком”, делают стихотворение из цикла “Холмы-двойники” джазовой импровизацией, строгой (ничего лишнего) и разудалой одновременно.

Парижанин Андрей Лебедев, расспрашивая Алексея Айги о тишине, сравнивает тексты его отца с авангардными партитурами. И в самом деле, если есть в этих словах метафорическое преувеличение, то оно не слишком большое: “В поэзии твоего отца, Геннадия Айги, молчание, пауза играют важную роль. Тире, многоточие, отсутствующее, но подразумеваемое слово, скобки, как бы ограничивающие фразу, утишающие ее, — все это является для него таким же важным элементом стихотворения, как и слово написанное.