Новый Мир ( № 10 2010)

Есть устойчивый канон, заключающийся в том, что на жизнь исследователя начинает влиять его персонаж. Но автор все-таки доктор филологии из Пушкинского Дома, а не мистификатор от массовой культуры. Он снабжает повествование отсылками к многочисленным выдуманным и невыдуманным научным трудам и не менее выдуманным, а также и общеизвестным, подлинным обстоятельствам. Например, некий сотрудник ОГПУ водит к себе девок, и его раздражает, что комсомолки отказываются становиться на колени, — тут же ссылка на Долорес Ибаррури (то есть опосредованно на знаменитую фразу испанской коммунистки, увязываемую здесь с оральным удовлетворением).

Повествование это сводит все образы врангелевского и прочего Крыма и вообще массу легенд вместе, играет ими, взбалтывает и превращает во что-то свое, будто переписав наново труды не только историков, но и литераторов, писавших о Гражданской войне. Однако удовольствие от чтения оплачивается его сложностью и требует постоянного внимания читателя.

Общий тон этого романа я бы определил как меланхолический. Меланхолия — вот верное состояние для ученого, что понимает ход истории.

 

Д. Г р а н и н. Причуды моей памяти. М. — СПб., «Центрполиграф», 2009, 441 стр.

Это довольно странная книга — прижизненные записные книжки. Не мемуары, не дневник, а такая особая форма запоминания: записал когда-то, потом вернулся к написанному, вспомнил, добавил новую черту. Некоторые истории Гранин рассказывал раньше — и у меня неотвязное ощущение, что я это уже слышал. Впрочем, это общее свойство записных книжек.

Трагедия современной прозы в том, что часто записная книжка интереснее, чем роман или сборник рассказов. Ничего не пропадает, а только замещается чем-то новым, и этот формат чрезвычайно важен и перспективен.

Гранин — писатель из тех, что, по выражению Слуцкого, «в сорок первом шли в солдаты, а в гуманисты в сорок пятом». Эти гуманисты среди писателей — особая статья, да и сам Гранин — фигура особенная, он не только писатель, но и общественный деятель в самом прямом смысле слова. Советский писатель часто был формальным общественным деятелем, а вот Гранин, особенно в перестройку, — совершенно настоящим. И если внимательно изучать его тексты, можно многое понять о поколении романтиков-гуманистов восьмидесятых, об эмоциях и вере людей, что видели войну, пережили череду советских руководителей, воспряли вдруг, а потом увидели, что вышло. Ну и о том, как и почему случился кризис либеральной идеи.