Новый Мир ( № 11 2003)

Здесь же — украшенный выразительными цитатами список врагов, возглавляемый политологом Александром Неклессой, см.:Тоша Гартен,“Цивилизационный кластер как локомотив модернити”.

Н-да… Неклесса… а что скажешь… злоупотребляет… да…

Он ошибался, но старался.Беседовал Александр Вознесенский. — “НГ Ex libris”, 2003, № 27, 7 августа.

ГоворитИлья Стогов

(Стогоff): “<…> я считаю себя христианским писателем. Просто христианство — это ведь не церковно-славянский язык и не симпатия к монархии Николая Второго. Христианство — это жизнь в Присутствии. Есть Тот, для Кого ты дороже жизни. Теперь ты знаешь об этом. И как ты станешь жить дальше? <…> да, в моей жизни тоже были падения. <…> В романе „Мачо не плачут” о некоторых рассказано довольно подробно. Я о них жалею. Но, с другой стороны, именно благодаря этому экспириенсу я теперь точно знаю, в какую именно сторону ходить не следует”.

Pavell.О свойствах Чебурашки. — “Топос”, 2003, 1 августа.

“Чебурашка — важная часть советского культурного кода. <…> Чебурашка напоминает Советскую власть”.

Олег Павлов.Из дневника больничного охранника. — “Топос”, 2003, 24 и 25 июля.

“Это документ, свидетельство о реальных событиях, в чем-то о реальном дне жизни, тогда как дном жизни сегодня оказывается всякий пятачок земной тверди, где люди лишаются опоры в самих себе и не могут выкарабкаться”.

Павел Пепперштейн.“Без постсоветского Голливуда не будет российской культуры”. Беседу вел Глеб Морев. — “Критическая масса”, 2003, № 2.

“Как ни странно, в ельцинском правлении, в фигуре Ельцина был более искренний патриотизм, чем в фигуре Путина. Он был более искренним, потому что он был более натуральный, особенно благодаря тому, что в нем были трагические и трагикомические черты, как в произведениях большой русской литературы. Я имею в виду классиков XIX века. Которые весьма патриотичны и при этом отнюдь не комплиментарны по отношению к России. <…> Настоящий патриотизм в нашей традиции должен быть критическим. Такой патриотизм приобрел в ельцинский период официозный характер. Это не обычная для истории России ситуация, когда критический патриотизм стал официальным, открытой позицией государства, официальной риторикой огромного государства — России. Критические высказывания о себе, о том, что мы говно, были пропитаны невероятной любовью к себе и нежностью. Причем любовью с большой буквы. Не просто самомнением, а религиозной, просветленной любовью. Это и есть достояние ельцинского периода. Сейчас патриотизм становится снова более нормативным <…>”.