Новый Мир ( № 11 2005)

И об этом же — финал стихотворения “Поверх души — рассудок-соглядатай…”, где традиционные “казаться” и “быть”, воплощение и сущность, перевернуты, смело и неожиданно просто — “казаться”, воплощаться изначальней, чем “быть”. Или — иначе — время оказывается для вечности оправданием и мерилом.

Бескрылое капризное больное

с его семью отверстиями — вдруг

перетечет в свою земную память,

чтобы начать ее посмертный труд...

..........................................

Рассудок, упаси ее от тлена.

Не потревожь до времени сосуд,

при помощи которогоказаться

вершит надбытьнескорый высший суд.

Отсюда — своеобразная “сюжетность” каждого стихотворения сборника, включая и цикл “Сюита для голоса и слуха”. То, что выглядит как абстракция или иносказание, на самом деле фотография факта, апелляция к реальным событиям. В этой ситуации особую роль играют посвящения. Они внятны лишь ближайшим друзьям автора. Их задача — удостоверить реальность описываемого и заставить читателя искать (ощущать) в нем биографически-событийный подтекст. Вот, скажем, в стихотворении “13 декабря 2003 года” посвящение “Максуду, Галибу, Даврону” заставляет воспринимать его первые строчки (“А я ведь помнил, я ведь знал, / Что трут с кресалом на исходе...”) как реплику в дружеском разговоре, начала которого мы не слышали — да оно и не нужно. Потому что эпизод, в который нас мгновенно погружает автор — с конкретными участниками, абсолютно реальный, — очень быстро разгоняется до космической скорости и уносится в какие-то иные измерения, осмысливающие его метафизически и историософски:

Там хоры женщин ли, детей

Над сокрушенным взвились телом,

Чей путь и эллин, и удей

Привыкли знать своим пределом.

И незачем буравить кровь

Настурциями тяжб и жалоб:

Из наших родин, жен, стихов —

Кому там что принадлежало.

Кто он, четвертый, кто меж нас

В том смысле волен и неточен,

Что раскавычил ложе сна,

Как будто запад развосточил…