Новый мир. № 12, 2002

— Понимаешь, у меня, кажется… Вот, может, ты в курсе…

— Хм. — Андрюха отвел глаза, огляделся, будто опасаясь, что нас подслушивают. — Хм, да нет, у меня не было… Как умудрился-то? От Маринхи, что ль? Да на нее не похоже…

— В том-то и дело…

— Што? — не понял он моего ответа. — От нее?

— Да нет. В том-то и дело, что не от нее. Так… — Я долго готовился, оттягивал, слушал малоинтересную в моем положении историю с Максом, про себя подбирая слова, а теперь, когда начал, все слетело с языка, голова опустела, и я уже жалел, что заговорил, хотелось встать и уйти, спрятаться и больше никогда не видеть Андрюху.

И все-таки приходилось сидеть, вымучивать объяснения:

— В Петрозаводске, наверно… с одной там… Даже и не трахнул, а так просто… и уснул на ней… Через три дня началось… Сначала даже как-то так… приятно щекотало так, а потом стало жечь… и зуд… Даже сидеть вот невозможно. А чтоб поссать… Как его лечат, не знаешь?

Андрюха сунул в рот сигарету, предложил и мне. Закурили, стараясь не смотреть друг на друга.

— Што ж, хреново, — наконец произнес он, а я от этого чуть не сорвался с места, чуть не заорал ему в самую рожу: «Я сам знаю — хреново! Что делать-то, ты можешь сказать?!»

Но действительно — что он мог посоветовать, тем более если сам никогда не болел?.. Нет, он посоветовал, но не лучше этого «хреново», посоветовал самое наибанальнейшее:

— К венеролоху надо.

— Дрюня, это я знаю. Нам об этом еще в школе рассказывали… Но ведь таблетки какие-то есть, самому как-то можно…

— Да я не знаю, Ромик, — тоже стал раздражаться Андрюха. — В натуре, не в курсе… Кхстати, Джон как-то вроде болел. У нехо спроси. — И он — может, машинально, а может, чтоб дать мне понять: разговор, мол, окончен, — посмотрел на часы.

— Спасибо! — Я влил в себя остатки «Туборга» и поднялся. — Спасибо тебе, Андрей!

— А чехо ты злобишься-то? — изумился тот. — Я тебе по-нормальному гховорю: я не знаю. Знал бы, сказал. И вообще, с презиком надо, если не уверен в бабе…

— Еще раз благодарю! — В этот момент не было для меня большего врага, чем Андрюха.

Медленно, ссутулившись, держа руки в карманах джинсов, я плелся по Большой Морской в сторону Невского… День только начинался, но уже стало не по-апрельски жарко и душно, и люди были одеты слишком легко. Особенно девушки. Точно бы истомившись за зиму в своих шубках и пуховиках, они при первой же возможности скинули их, обнажили стройные ноги, освободились от шапок, не застегивали куртки, выпячивая напоказ бугры грудей. Инстинктивная потребность, чтоб ими любовались. Твари! У этой, или у той, или у обеих сразу, или у всех там между стройных ног — зараза. И каждой попадающей на глаза я шептал, шипел, посылал ненавидяще: «Гадина! Сучара поганая! Тварь!» — и, почти не стараясь скрыть, почесывал, поглаживал, успокаивал через карман зудящийся, набрякший, мокрый от слизи член…

Ущелье улицы кончилось. Площадь. Черная глыба Исаакия, слева простор Невы, скверы, справа — Николай Первый в дурацком шлеме с птичкой наверху…

Куда теперь?

Утром я позвонил Володьке и попросил: «Можно сегодня не приходить? Мне тут надо кое-какие вопросы срочно решить. Личного плана». Он разрешил. Да если б не разрешил, я все равно бы не смог работать. Ходить по складу, почесываться, думать об одном и том же, путать модели, размеры… Пойти домой? Там еще хуже. Одному быть хуже всего. А вечером вернется Маринка. Уставшая, но такая любящая, счастливая, что, я уверен, я не сдержусь и наконец наговорю ей что-нибудь, испорчу настроение…

Уже почти неделю я не нахожу себе места, а она ведет себя как ни в чем не бывало. Неужели до сих пор не чувствует?.. Первые трое суток все было нормально, и мы, после моего приезда из треклятого Петрозаводска, трахались каждый вечер, потом — на четвертую ночь — не трахались, и на следующий день я понял, что со мной что-то не то… А вдруг не от той из кафе «Калевала» у меня триппер? Может, Маринка тут с кем-нибудь?.. Да нет, она не могла… Хотя что — уломал ее какой-нибудь стриженый вроде Джона, увел на полчаса в темноту кулис… Или Володька, он ведь как-то полушутя сетовал, что проглядел в свое время Маринку. Может, решил наверстать…

После того как я понял, что заболел, мы с ней не были, как говорится, близки. Мне стало не до того. Вечером я делал вид, что очень устал, отворачивался к стене. Она пыталась меня расшевелить, я сонным голосом отвечал: «Мариш, давай лучше утром». А утром, раздражительный, не выспавшийся, долго мылся, пытаясь освободиться от зуда, и потом старался скорее слинять из квартиры. Пускай думает что хочет…

Уже начались вопросы: «Ромашка, дорогой, у тебя все хорошо?» — «Да так», — пожимал я в ответ плечами. «А скажи, ты меня еще любишь?» — «Угу». Что еще ей сказать? Остается надеяться, что она не подхватила, что у нее все нормально. А мне надо срочно как-то лечиться…