Алфавита
Урегулирование
Лейтенант Ремешков часто произносит звук, который трудно передать на бумаге. Что-то вроде сдавленного бульканья. Примерно как — бм! Натура лейтенанта требует выражения, а выражаться по-привычному ему не позволяет форма. Бм! — и все выражение.
— Да что ж, бм, разве до утра не могли дотерпеть!
Сидим в сумрачной по раннему утреннему времени горнице. Я делаю более или менее отсутствующий вид. Кососеев горбится на лавке и смотрит в сторону.
— Да вот не хватило маленько... завелись... ни в хомут, ни в шлейку, — с натугой отвечает он и горестно разводит руками. — Я ж тебе говорю: я к Райке пошел... честь по чести, постучал, так и так, говорю, Раиса Пална, шурин с города наехал... Мол, жалеть вина — не видать гостей... Уж, говорю, по такому случаю не могли бы... — нервно сглатывает, — поспособствовать... а уж мы-то, мол, в долгу не останемся... мужик за спасибо семь лет работал.
— Ну! — нетерпеливо говорит лейтенант Ремешков.
— А она чуть не по матушке меня... дескать, будят всякие... Нет, ну ты скажи, Вася, ну как так можно, а? Это что ж?! — Кососеев поднимает на Ремешкова страдальчески сощуренные, мутные с похмелья глаза. — Ну что она, в самом деле! Или я бандит какой! Или вор-грабитель! Разве нельзя было по-соседски, по-хорошему!.. А она вон чего: невзначай — как мордой об стол!
И, сжав кулак, стукнул по лавке.
— И вы, значит... — снова взбадривает его Ремешков.
— Ну а мы... чего... Я говорю шурину — так, мол, и так, говорю, не хочет открывать торговую точку... видишь, какое дело... Ну, ему сцы в глаза — все божья роса: ладно, говорит, Леха, пошли тогда спать... утро вечера мудренее... А я говорю — спать? Нет, говорю, тут кость на кость наскочила! Вот вам, говорю! Скачи баба хоть задом, хоть передом, а дело, говорю, пойдет своим чередом!.. Шурин меня хватать! Ты, говорит, черт карамышевский! Я ему по ряшке... не учи плясать, я и сам скоморох! Иди, говорю, теля, ночуй, я мигом...
Кососеев замолкает.
— Ну и?..