Новый Мир ( № 12 2012)

“Лингвистов чаще спрашивают, как правильно (это вообще главный вопрос к лингвисту), а получив ответ, продолжают говорить, как обычно”.

“Думаю, мы до сих пор не понимаем, является ли пространство Твиттера и Фейсбука публичным или интимным. Потому что до сих пор внутри этого пространства все действуют как будто оно интимное, а по сути оно, конечно, публичное, потому что читают это все. Но если все начнут писать в Твиттере и Фейсбуке как будто они находятся в публичном пространстве, то это будет другая речь, и она не будет интересной”.

 

“В противостоянии ложной простоте”.

Беседу вел Андрей Краснящих. — “Букник”, 2012, 7 сентября <http://booknik.ru>.

Говорит харьковский поэт

Илья Риссенберг(“Русская премия”): “Сложность — нужно объяснить, что имеется в виду. Если это некая величина, число, то — с каким знаком? Если речь о восприятии, то об этом можно узнать из моей вышеупомянутой книжки, в работе „Вступление”. Добавлю, что „невероятная сложность” свойственна праматерии, элементарным частицам, и значит, она любезна и Замыслу миров, и Поэзии — их благословению. Только сложность должна соответствовать мандельштамовскому „первообразу органического мышления”, а не быть массово-безобразной. И кому-чему ещe, как не существу истинной, правдолюбивой сложности, брать на себя уникальную ответственность в противостоянии ложной простоте и обманному нищенству, прислужникам смертному греху воровства! Вызывает возражение и до-прос об инженерной работе стихотворца, Ибо я инженер и сын инженера (так в древности говорили, к примеру, о пророках)! А если по существу вопроса, то математический расчeт и ритмическая речь искони взаимопринадлежны”.

 

“Величие смерти и ее же ничтожность”.

— “Colta.ru”, 2012, 13 сентября <http://www.colta.ru

>.

ГоворитЕлена Фанайлова:“Уход Аркадия [Драгомощенко] для меня лично означает физический конец проекта русского модернизма в литературе. Финал той ветки литературы, которая не только и не столько жила собой, своими манерами и своей историей, сколько искала параллелей и соответствий в международном контексте. Без этого любая литература обречена на изоляцию. Аркадий как просветитель не имеет равных. Он не имеет равных и как старший товарищ: его мораль стоика и даже отчасти циника в римском понимании, если говорить о Союзе как модели распадающегося Рима, позволяла мне терпеть отвратительные ужимки местного мира на протяжении последних 20 лет. Ясность его ума была выдающейся. Добро и зло он различал как китайская лиса”.