Новый Мир ( № 12 2012)

Эссе из новой книги. “О детстве девичьем — почти ничего нет: девочки в локонах и в панталонах играют на клавикордах весь XIX век. А Наташа Ростова еще и пляшет. Пожалуй, первый, кто написал о детстве девочки, — Пастернак, „Детство Люверс”. Детство девочки Жени Люверс. Проговорил, как мог, „историю ее первой девичьей зрелости”. Язык молодого Пастернака, спущенный с цепи, раскатывающийся, как гром, отдающийся эхом, торопится — бегом, летом, кувырком — сбросить с себя чинность XIX века, расшириться до возможного предела, наполнить собой мир, пересоздать его… но не может произнести, никогда не сможет произнести слова „месячные”, „менструация”. Даже латинскоеmensis

и то непроизносимо! Только ввысь и никогда вниз! Категорическое отсутствие женского опыта восполняется поэтическими прозрениями. Но прозрения эти общечеловеческого характера <...>. Что знаю я о детстве девочки? Много больше, чем Пастернак. И много меньше. Девочкой я была, но поэтом — никогда” (“Детство: девочки и мальчики”).

 

“Человек всегда такой мелкий и был”.

Прогулка по Москве с писателем Дмитрием Даниловым. Беседовал Андрей Архангельский. — “Огонек”, 2012, № 36, 10 сентября <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.

ГоворитДмитрий Данилов:“Ни одна беседа на эту тему не обходится без упоминания писателя Леонида Добычина. Я могу предположить, что эта моя склонность к „ничего не происходит” коренится в глубоком впечатлении, которое он на меня произвел в юности. Во многих его текстах что-то вроде формально происходит, но на самом деле не происходит ничего. Меня это потрясло”.

“Ошибочно думать, что XIX век был веком ярких людей. Это был век точно таких же „никаких людей”, как и век XX, и XXI. Просто литература набрела на это „описание ничего” в попытках выйти из тупика „рассказывания историй”. Это идет еще из античности, из мифов, в которых действовали великие герои. Так по инерции до ХХ века считалось, что литература должна быть о каких-то необычных людях, а потом выяснилось, что обычные люди остаются почему-то неописанными. В ХХ веке это уже начали понимать, Чехов, в частности. И в дальнейшем писатели пытались обратить внимание не на события, а на промежутки между событиями. Дело не в том, что человек измельчал. Нет, человек не измельчал — он всегда такой мелкий и был. Просто литература стала на эти мелочи обращать внимание”.